Эрик Ластбадер - Дай-сан

Он явно имел в виду Моэру. Сомнений быть не может.

Он резко осадил луму и пристально всмотрелся вперед.

Шесть всадников, в том числе двое знаменосцев. А между ними на угольно-черном скакуне восседал…

Он дернул поводья. Лума поднялся на дыбы. Он выругал себя за глупость, пришпоривая луму и направляя его через бесплодную равнину к опушке черного леса.

На этом дьявольском создании ехал не Саламандра, хотя силуэт незнакомого всадника был таким же громадным и на нем были черные одежды. Переменившийся ветер — теперь он дул со стороны ехавших впереди — донес до него ужасную вонь, исходившую от существа на черном чудовище.

Запах гнили и разложения.

Теперь группа всадников осталась у него за спиной, но четвертый Маккон ударил огромными бесформенными кулаками по дымящимся бокам своего скакуна и, оставив знаменосцев и охранников, устремился вслед за Воином Заката.

Они оба заметили некую странную незавершенность в тот самый миг, когда Воин Заката въехал в Камадо, но они промолчали. Им нечего было сказать, даже если бы они могли это сделать… а они не могли. Сказать такое мог бы только дор-Сефрит. Но его уже нет в живых.

Боги давно покинули мир, мудрецы канули в небытие, а призраки магов смотрят свои бесконечные сны.

«Теперь мы остались одни, и только нам принимать решения, — подумал Хинд. — Если мы умрем, мы примем смерть от своей руки. А если мы уцелеем, значит, мы заслужили то, что унаследуем. Этот мир с днем и ночью. Может быть, даже звезды».

Он бежал по усеянным отбросами улицам, размахивая круглым хвостом, и крысы с визгом разбегались, уступая ему дорогу.

Через высокие ворота — на широкое поле.

Теперь он знал, что делать. Интересно, а Воин Заката смог бы сказать о себе то же самое?

Оставив тяжело дышавшего луму на опушке мертвого леса, он вошел туда пешком.

До пожара, вызванного появлением Дольмена, лес был густым. Но даже сейчас нелегко было пробираться через мертвую чащу. Как ни странно, сверхъестественный огонь уничтожил только листву, не затронув ни ветвей, ни стволов, и теперь лес превратился в запутанный лабиринт.

Продвигаясь по воображаемой тропе, которая вела прямо на север, он не обращал внимания на приглушенные звуки, доносящиеся сзади. Иногда ему приходилось выбирать окольные пути. Он не пользовался мечом, чтобы прорубить себе дорогу, поскольку был полон решимости не давать своим врагам никаких преимуществ и не хотел предупреждать их о своем приближении. Если бы он принялся прорубаться через ломкие ветви, его бы услышали за километр. Время от времени какая-то мысль пыталась пробиться в его сознание, или, скорее, не мысль, а размытое ощущение. Но его разум был слишком сосредоточен, и облачко интуиции отлетело в сторону, как будто подхваченное внезапным порывом ветра.

Через какое-то время он вышел на просеку. Снег прекратился, но здесь, в лесу, было темно и без снега. Здесь не было солнца, а только гнетущий, холодный день, больше похожий на вечные сумерки. Он поднял глаза к фиолетовому небу, наблюдая за тем, как над миром растекаются тяжелые янтарные облака. Ему вспомнился Кукулькан, повелитель света, парящий в своих владениях высоко над миром, охваченным разрушением… Он резко развернулся еще до того, как услышал шум сзади, и выхватил Ака-и-цуши.

Между деревьями плавал зеленый туман. Его бледные и как будто светящиеся клубы заливали небольшую прогалину. За туманом смутно вырисовывается темный массивный силуэт. Оранжевые глаза, словно сияющие маяки.

Четвертый Маккон.

Изорванная и грязная одежда Саламандры распахнулась и упала на землю. Зловоние Маккона заполнило просеку. За спиной у него бился длинный и сильный хвост, освобождаясь от остатков черного одеяния. Из кривого клюва вырвался вой.

Этот Маккон был выше ростом, чем его собратья, и, возможно, был старше их. Его очертания пульсировали в тумане, местами теряя четкость.

Он надвигался, раскинув руки, и его движения сопровождались звуком, напоминающим скрежет серпа, срезающего спелую пшеницу. И теперь Воин Заката разглядел, что лапы у этого Маккона не чешуйчатые и шестипалые, а прозрачные, словно сделанные из чего-то похожего на ограненный кварц, под твердой блестящей поверхностью которого по всей длине скрюченных пальцев переливались тусклые красные и яркие пурпурные огоньки, увеличенные, как под лупой.

Желтовато-серый клюв судорожно открылся, и в нем замелькал твердый треугольный язык. Маккон бросился на Воина Заката всем своим громадным телом, и тот развернулся на левой ноге, встретив нападавшего левым боком и плашмя ударив мечом по плечам твари.

Когда Маккон проскочил мимо него, он услышал какие-то ритмичные звуки, исходившие из огромного туловища. Они повторялись снова и снова, и теперь ему стало казаться, что это искаженная человеческая речь, словно чудовище много лет учило одну фразу, а теперь пыталось выдавить ее голосовыми связками, не приспособленными для произнесения этих звуков.

— Я хочу их, — твердил Маккон.

Воин Заката увернулся от очередной атаки, но на этот раз Маккон был к этому готов и гораздо стремительней, чем можно было ожидать от такого массивного существа, сделал обманное движение и прорвал его защиту. Воин Заката ощутил жгучую боль в левой руке. В его жилы как будто ввели жидкий лед.

Кварцевая рука схватила его, и прозрачные когти вонзились в предплечье как раз над тем местом, где заканчивалась перчатка из шкуры Маккона. Огоньки из-под прозрачной кожи устремились в его плоть через кончики полых когтей. Он дернулся, но вырваться не смог. Замахнулся мечом, но положение было не самым удобным, к тому же у него почти не было опоры. Клинок лишь скользнул по пульсирующей шкуре. Ужасный клюв раскрылся, и из пасти Маккона вырвался страшный вой.

— Я хочу их.

Он опять попытался вырвать руку, чувствуя, как обжигающий лед вливается в него. По телу распространялась боль. Перед глазами все поплыло. Закружились деревья… Ноги вдруг обессилели, и он опустился на колени, выронив бесполезный меч.

— Я хочу их.

Другой лапой Маккон провел по перчатке Воина Заката и попытался стянуть ее с руки. Воин Заката сжал кулак, и тут еще одно воспоминание ярким пятном всплыло в его сознании. Зеленый дом дор-Сефрита из покрытого глазурью кирпича в Городе Десяти Тысяч Дорог. В комнате на втором этаже — пустой стеклянный ящик с двумя отпечатками, напоминавшими человеческую руку. Крупнее. А сколько пальцев? Конечно! Перчатки были изготовлены магом. Не с этим ли Макконом бился дор-Сефрит? Не он ли отсек у него обе лапы? Он заглянул в лихорадочно сверкающие глаза и все понял.

Ледяная тьма грозила полностью затопить его, и он мысленно отругал себя за беспечность. Похоже, он влип серьезно. Схватка близится к концу, не успев толком начаться. Он направил все мысли внутрь — в себя. Мир перевернулся.