Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Хранитель Силы

— Хозяин! — позвал он и поднял огромное яблоко — с утра во рту ни крошки…

Из-под деревьев молча выскочила крупная овчарка, привстала на задних лапах, будто на привязи, и гулко залаяла. Хозяин появился почти следом — высокий, загорелый до черноты человек, о возрасте которого можно было судить лишь по серебристо-белым волосам.

Он действительно походил на мавра, и хватило одного взгляда, чтобы понять — адресом не ошибся: от виска к подбородку и ниже, к горлу, тянулась глубокая складка, весьма похожая на шрам.

— Ну что, попал? — хмуро усмехнулся он и взял собаку за ошейник. — Штаны не жалко — через забор полез?

— Здравствуйте! Сказали, у вас времянка свободная, — по дороге Андрей придумал, под каким предлогом поселиться у Пронского.

— На воротах по-русски написано: мест нет. Читать не умеешь?

— Но у вас же никого нет, а я всего на недельку! В море покупаться…

Мавр не ответил, достал из карманчика шортов ключ и стал открывать калитку.

— Вон море, иди купайся, — прогудел, стоя спиной к Хортову. — В этот сезон я отдыхаю сам.

Овчарка замолчала, но держала незваного гостя под прицелом.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — тихо сказал Андрей и откусил яблоко.

Хозяин замер и, медленно повернув голову, глянул через плечо. Взгляд был спокойным и даже высокомерным — признак сильного человека.

— Вы полковник Пронский, — добавил Хортов. — Александр Романович.

— Кто такой? — с усмешкой спросил он.

— Журналист из Москвы, Андрей Хортов.

— А, вот ты какой! — вроде бы обрадовался он. — Ну, а еще что знаешь?.. Впрочем, ладно, пошли!

Пронский запер калитку и направился через сад к дому. Андрей пошел за ним в сопровождении овчарки. Над землей, заваленной киснущими фруктами, кружились осы.

— Видишь, что творится? — сказал полковник, безжалостно раздавливая кроссовками переспелую айву. — Надоело, убирать не стал. Вон и виноград потек… Пусть все в землю уйдет.

Он завел Хортова в беседку, велел подождать, а сам удалился в дом. Отсутствовал он минут пять — время, чтобы посоветоваться с кем-нибудь или позвонить. Вернулся с графином вина и двумя стаканами, поставил все на столик, молча разлил и, протянув руку, сорвал горсть слив.

— Ну?.. И как ты нашел меня, журналист?.. Давай, пей, чокаться не будем.

— Схимонах Гедеон откликнулся на публикацию, — признался Хортов: играть с этим человеком не имело смысла. — Лежал в больнице…

— Это какой Гедеон? — сделал насмешливо-недоуменный вид.

— В миру фамилия Сыромятнов. Тот, что участвовал в операции.

— А что он язык распустил? Перед смертью, что ли?

— Да нет, еще ничего был, — Андрей отпил вина. — Только рассказал и ночью скончался от сердечной недостаточности.

Пронский вскинул голову, взгляд теперь был жесткий и пристальный.

— А этот старик — от чего? Про которого писал?

— Инсульт, — осторожно сказал Хортов.

— Ну-ну… Пожилые люди, ничего удивительного, смерть причину найдет.

— Не так все просто. У меня есть данные, оба погибли насильственной смертью.

— Почему, как думаешь? — это уже был экзамен.

— В обоих случаях фигурируют прямо или косвенно так называемые Веймарские акции. Те самые, за которыми вы ходили в Берлин.

Мавр махнул залпом полный стакан вина, довольно крякнул и поиграл пальцами.

— Когда Сыромятнов-то умер?

— Сегодня ночью.

— И ты уже в Крыму? Сидишь в моем саду и пьешь вино?

— Да, я посчитал, что…

— Что я следующий? — он усмехнулся добродушно. — И полетел предупредить меня?.. Неплохая версия. А теперь, парень, как на духу. Кто послал?

— Я приехал самостоятельно. Никто не знает, что я здесь.

— Конечно, на самолете?

— На чем же еще…

— Не проходит, — Пронский озабоченно вздохнул. — Из Москвы в Симферополь билетов нет на ближайшие две недели. Сейчас только звонил… Тебе что, зайцем удалось проскочить? Знакомая кассирша? Командир экипажа? Тогда бронь ФСБ или кремлевской администрации.

— Дал взятку, — рассказывать, как у него оказался билет, Андрей не мог, чувствуя внутренний запрет.

Мавр, естественно, не поверил, и не то чтобы в угол загнал, но вроде бы на лжи поймал, однако добивать не стал — отступил.

— Не принимай близко к сердцу, ерунда… Ты мне лучше скажи, если человек самостоятельный и разумный… Статьи вон пишешь в газетах! Роешься в психологии времени, проводишь интересные параллели относительно судьбы и личности. И везде у тебя звучит слово рок — ты сам-то заметил? Просто фаталист!.. И вдруг не врубаешься в вещи простейшие. Сыромятнов и этот старик из Коминтерна погибли после встречи с тобой. Так?

— Получается так, — согласился Андрей. — Хотя с Кацнельсоном я встретиться не успел, а только получил информацию. Хотите сказать, я каким-то образом причастен…

— Хочу сказать, ты и ко мне смерть привел. Не чувствуешь, она крадется за тобой? А ты наводишь ее на людей. Или мистика?.. — и опять отпустил, не заставил оправдываться. — Но это хорошо, что приехал, знаю, чего ждать… Ты пей вино! Это урожай прошлого года, смотри, какой цвет! Я один фокус знаю, ни в одной бочке чернил нет, — он подал стакан. — Пей. А хочешь коньяка? Семнадцать лет выдержки, называется «Мавр». Ты же слышал, как меня здесь зовут? «Наполеон» — самогонка против него.

Ему не важно было желание гостя, встал и ушел, и не было его теперь минут десять. Хортов потихоньку тянул вино, на самом деле отличного вкуса и с несравнимым, южным запахом солнца, и гадал, с чем на сей раз вернется Пронский.

Он принес черную, шершавую от ракушек и наверняка поднятую со дна моря бутылку с горлышком, залитым свежим сургучом, откупорил на глазах с помощью ножа и разлил коньяк в два серебряных стаканчика.

— Давай за знакомство, журналист. Коль сумел меня найти — будь гостем. Меня редко кто наведывает вот так…

Коньяк прокатился до желудка и оставил горячий, приятный след. Пронский не смаковал — опрокинул стаканчик и облизнулся.

— Весь смысл вин — в послевкусии. Ты должен чувствовать внутреннее содержание коньяка, когда его выпил. Как хорошую книгу — прочитал, а потом ходишь и думаешь. И приятно…

— Я чувствую, — сказал Хортов, проникаясь его умиротворением.

— Ничего ты не чувствуешь, — хмыкнул тот. — Подводит тебя внутренний голос. Или глухой, не слышишь его… Куда же ты лезешь, парень? Не меня — тебя сомнут, в куски порвут и кровь вылакают. Ты хоть понял, с чем связался?

— Объясните — пойму.

— Не прикидывайся овечкой. Разинули рот — свобода слова, гласность… Есть на свете вещи, о которых не только писать, думать нельзя, поскольку мысль материальна. Чем сильнее человек, тем мощнее голос его мысли. Это как табачный дым: в одной комнате покурил — по всему дому слышно… Сколько нездоровых интересов возбудил своей статьей, подумал? Нет, и в голову не пришло. — Между тем Пронский налил коньяку и теперь грел его в руке. — Если даже Сыромятнов на тебя вышел. Монах, думающий о Боге!.. И погиб мгновенно. Следующая очередь не моя — твоя.