Роберт Асприн - Лик Хаоса

Эши засмеялась и захлопала в ладоши, а Туфир улыбнулся своей слабой страдающей улыбкой. Лало смотрел на это миниатюрное творение, которое родилось из-под его рук и теперь парило между деревьями.

— Раньше ты обладал даром изображать Истину, беря ее из реальной жизни, — прозвучал шепот Ильса, отдаваясь в самых дальних уголках души Лало. — Теперь ты сможешь воплощать в Реальность Истину так, как ты ее себе представляешь. Ты все еще не понимаешь, кто ты?

О ты, Благословенная Мать Всего Сущего, Мы все, твои дети, потерявшие свой путь, обращаемся к тебе, Прости нас и храни ото всяческих бед, Храни нас и помоги найти дорогу домой в конце наших дней.

«Святая Шипри, Мать Всего Сущего, если ты любишь своего Господина, выслушай меня!» Бормотания Джиллы утонули в прекрасном благозвучии гимна. «Выслушай меня и помоги мне вернуть мужа…»

Здесь, в часовне Матери, потрескивали свечи, разбрасывая разноцветные искры, и при их свете с трудом можно было обнаружить следы достаточно грубого ремонта, произведенного в тех местах, где удар молнии, посланной Вашанкой, разрушил стену. Джилла спряталась в тени, когда одетая в голубые одежды жрица прошла туда и обратно перед мраморным изображением богини, продолжая свое пение.

Что бы ни разрушали люди, все воссоздается Тобою, Ты питаешь все сущее своей благотворной грудью; Твоя сущность — источник жизни, а когда она кончается, Мы вновь обретаем покой в Твоем святом чреве.

— А что если Лало уже спасен и находится под ее защитой? — подумала Джилла. — Наверное, богам нужен талантливый художник, а кого еще может предложить Санктуарий, кто бы сравнился с ним по таланту. — Она склонила голову, покачиваясь взад и вперед в такт продолжавшемуся пению, с благодарностью принимая замкнутый круг жизни и смерти, и слезы, которые она так долго сдерживала, дождем брызнули на мраморный пол.

Жрицы закончили обряд, и в часовне наступила тишина. Джилла ощутила прикосновение Ванды к своему плечу. Она позволила дочери вывести ее на яркий солнечный свет Санктуария.

— Ничего не говори мне, — сказала Ванда. — Горонеш даже не будет встречаться с тобой, а те святоши, которые служат Шипри, сказали, что эта потеря есть часть того бремени, которое должна нести женщина.

Джилла оглянулась назад на золотое здание Храма, все еще на половину обнесенное лесами. — Разве это так уж эгоистично — хотеть, чтобы Лало вернулся ко мне? Я думала, что я сильная, но оказалось, что он просто необходим мне!

— Конечно, это так! — решительно сказала Ванда. — Так же, как и нам всем! — Ее волосы сияли на солнце, отливая медью, как волосы Лало в годы его молодости. Но в ее серых глазах стояла тревога. Джилла проглотила остатки слез и живо вытерла глаза.

— Ты права. Я не знаю, что на меня нашло! — А теперь не хочешь ли ты пойти со мною к Леди Куррекаи?

Впервые за все то время, как они покинули Храм, Джилла обратила внимание на то, где они находятся, и поняла, что вместо того, чтобы свернуть на Дорогу Храмов, ведущую к городу, они шли вдоль открытой стены Дворцовой Площади. Она вздохнула.

— Очень хорошо! Колдуны и боги Санктуария не смогли мне помочь. Посмотрим, что могут сделать чужестранцы!

Принц любезно предложил Бейсе и ее двору занять комнаты во Дворце, хотя, вероятнее всего, он проявил добродетель скорее по необходимости. Джиллу интересовало, как же все они смогли разместиться внутри Дворца. Для нее было совершенно очевидно, что это место было осквернено присутствием бейсибских высокопоставленных лиц, одетых в отделанные кружевом брюки и свободные камзолы или блестящие юбки. Кроме того, все они повально увлекались высокими воротниками. Ей показалось, что бейсибцы превосходили численностью дворцовых слуг, носящих шелковые пояса и исполняющих свои обязанности с такой нарочитой торжественностью.

Джилла взглянула на свою дочь — она, как обезьянка, переняла бейсибскую моду для своего платья, выкроенного из старого платья своей хозяйки, подол которого был отделан блестящими золотыми нитями. Поможет или не поможет эта бейсибская женщина? В свое время Джилла и Лало приложили немало усилий, используя все свои дворцовые связи, чтобы пристроить туда дочь.

Леди Куррекаи занимала покои на втором этаже Дворца, рядом с апартаментами камергера, примыкающими к саду на крыше, который находился на попечительстве самой Бейсы. Если Джилла правильно поняла Ванду, когда та рассказывала ей о политической жизни бейсибцев, то Куррекаи приходилась кузиной Королеве Шупансее, правда не по прямой линии. Поэтому она не могла претендовать на престол Империи, но была достаточно благородного происхождения, чтобы держать священных змей и готовиться стать жрицей.

Джилла вздрогнула, подумав о змеях. Василиски Инаса Йорла были достаточно неприятны, и сейчас ей предстояло вновь столкнуться с чем-то ужасным. «Должно быть я все-таки люблю этого человека, иначе давно убежала бы домой», угрюмо подумала она.

Но они уже были у дверей, и отступать было поздно. Она почувствовала аромат каких-то благовоний, похожий на горький запах сандалового дерева.

— А! Мать моей маленькой подружки. Добро пожаловать… — приветствовал их довольно низкий голос с легким акцентом. Женщина, поднявшаяся им навстречу, когда они вошли, была такого высокого роста и такого плотного телосложения, что Джилла почувствовала себя почти маленькой. Она сверкнула великолепием расшитой нижней юбки из малиновой парчи, покрытой золотым узором, под которым едва можно было различить изначальный рисунок. Поверх этой юбки был надет бархатный кринолин глубокого синего цвета и корсет из точно такого же материала с длинными узкими рукавами. Джилла раньше даже и не догадывалась, что знатные бейсибские женщины не носили верхней одежды — их груди оставались совершенно открытыми. У Куррекаи они были полными и крепкими, а их соски замысловато разрисованы ярко-красными и золотыми красками.

— Садитесь. Я пошлю за чаем. — Леди Куррекаи хлопнула в ладоши, опускаясь на кушетку и шурша шелком. Ванда подвинула матери подушечку, и Джилла, которая постоянно ощущала в себе тревожное желание уйти, с благодарностью села.

— Ваша дочь очень хорошая помощница, — продолжала леди с томным видом. — Она такая быстрая и у нее такие чудесные волосы.

Ванда покраснела, взяла поднос из рук бейсибской женщины, которая принесла его к дверям комнаты, и поставила на низенький столик, украшенный сложной резьбой по красному дереву, начав разливать чай. Чайный сервиз был изготовлен из фарфора, такого тонкого, что казался прозрачным, а Джилла вдруг осознала, что не меняла платье с тех самых пор, как заболел Лало, и что ее волосы растрепались.