Роберт Асприн - Смертоносная зима

— Да, не изменил, в этом-то и проблема. Ты не изменился. Ты все еще думаешь о том, что будет лучше для тебя и твоих подручных… А до окружающих тебе и дела нет. Давно подозревал то, в чем ты открыто признался сегодня… Натравливание банд друг на друга с тем, чтобы ослабить их, — это подход уличного громилы в бесперспективном городе. Но обстоятельства-то меняются.

— А что в этом плохого? — рявкнул Джабал.

— Это ослабляет город, — выпалил Хаким в ответ. — Даже если тебе удастся установить контроль над Санктуарием, сможешь ли ты удержать его? Открой глаза, Джабал, и посмотри, что делается вокруг твоего маленького мирка. Император мертв. Империя стоит на пороге кризиса, законный наследник трона находится сейчас здесь, Е этом городе. Более того, эти пучеглазые бейсибцы, которых ты презираешь, открыли нам двери к новым землям. И богатым землям. Санктуарий из тихой заводи, забытого богом маленького городишки становится центром истории. И очень могущественные механизмы будут приведены в действие, чтобы установить контроль над ним, если уже не приведены. Нам нужно объединить все силы, какие у нас только есть, а не распылять их в мелких локальных стычках, которые только подорвут нас изнутри и сделают легкой добычей для захватчиков.

— Ты становишься прямо-таки тактиком, старина, задумчиво произнес Джабал. — Почему бы тебе ни сказать об этом кому-нибудь еще?

— А кто будет слушать? — Хаким фыркнул. — Я всего лишь старый рассказчик, который пытается делать добро. Конечно, у меня есть слушатель в лице бейсы, а через нее и в лице принца, но они не контролируют улиц. Это твое поле деятельности, ты занят тем, что оцениваешь свои возможности, чтобы учинить очередную заваруху.

— Я выслушал тебя, — твердо сказал бывший предводитель преступного мира. — То, что ты сказал, дает мне богатую пищу для размышлений. Возможно, я был не дальновидным.

— Скоро зима. Может быть, сезон дождей остудит пыл многих… И у тебя будет время, чтобы продумать собственный курс.

— Не надейся на это, — вздохнул Джабал — Я как раз собирался предупредить, чтобы ты держатся подальше от моего старого особняка. У меня есть информация о том, что пасынки возвращаются в город, они уже в пути… Настоящие, а не те клоуны, что заняли их место. Хаким закрыл глаза, словно испытывал боль.

— Пасынки, — тихо повторил он. — Как будто Санктуарий и без того не испытал уже довольно неприятностей.

— Кто знает? — пожал плечами Джабал. — Может, они восстановят тот порядок, о котором ты мечтаешь. А если нет, боюсь, появится новое выражение — смертоносная зима.

В первый день зимы, на рассвете — промозглом и мрачном, каким только может быть рассвет в городе, расположенном на берегу неспокойного южного моря, — настоящие пасынки, бойцы, которых вышколил сам бессмертный Темпус, медленно окружили казарменные постройки, занимаемые теперь самозванцами, осквернившими само имя Священного Союза.

Поддерживаемые Третьим отрядом ранканской армии во главе с Синком и командой не совсем обычных союзников — душами из преисподней, вызванными Ишад, некроманткой, влюбленной в Стратона, помощника Темпуса, Рэндалом, штатным чародеем пасынков, и повстанцами из НФОС — выходцами из трущоб, возглавляемыми Зипом, — они атаковали на восходе солнца ворота не так давно принадлежавших им казарм. Лигроированные огненные шары и тяжелые болты, выпущенные из арбалетов, со свистом рассекли воздух.

К полудню разгром был завершен, побеленные стены бараков, некогда предназначавшихся для содержания рабов, были обагрены кровью эрзац-пасынков, которые предали клятву наемников и теперь поплатились за это. Ибо отступление от клятвы было величайшим грехом, единственным грехом, которому не было прощения среди наемников. А Священный Союз, состоявший из боевых пар и являвшийся основой основ формирования пасынков, которые провели восемнадцать месяцев, воюя на высоких пиках Стены Чародеев и за ее пределами, не мог простить ни невежества, ни трусости, ни взяточничества, ни алчности Кровная обида привела к тому, что десять пар из ядра Союза обратились к Страту, их полевому командиру, с ультиматумом: или бараки будут очищены от скверны, а честь и слава их формирования — восстановлена, так что пасынки вновь смогут ходить по городу с гордо поднятой головой, или они покинут отряд — уйдут в Тайзу искать Темпуса.

И вот Страт бродил теперь между бараками, среди изуродованных до неузнаваемости или сожженных трупов, среди женщин и детей со вспоротыми животами, поплатившихся за то, что они жили там, где жить им было не положено; среди домашних животных, разрубленных вдоль туловища от головы до хвоста, внутренности которых уже были сложены на каменном, вручную обтесанном походном алтаре Вашанки, готовые к жертвоприношению воинственному богу.

Его сопровождала Ишад, ее черные глаза блестели из-под капюшона. Он пообещал ей кое-что прошлой осенью однажды ночью. И теперь размышлял, не в этом ли причина того, что свершилось сегодня, — не потому ли состоялось это побоище, что Ишад была здесь, а вовсе не из-за того, что Народный Фронт Освобождения Санктуария был неудержим в бою, а Третий отряд Синка не знал поражений и превзошел все пределы допустимой жестокости, как только стало известно, что псевдо-пасынки держат собак на землях, освященных Вашанкой, ранканским богом насилия и войны.

Насилие все еще творилось в конюшнях и длинных низких бараках. Страт видел, как Ишад отводила взгляд в сторону, заслышав жалобные крики женщин, плативших солдатам дань.

Вокруг них с тяжелыми мешками и тюками за спиной туда-сюда бегали повстанцы НФОС — типичный факт мародерства.

Страт и пальцем не пошевелил, чтобы остановить грабеж или надругательство над той горсткой несчастных, что оказались достаточно хорошенькими для того, чтобы прожить немного дольше своих товарок. Он был офицером и нес бремя командира — даже тогда, когда, как сейчас, ему это не нравилось.

Крит, отсутствующий напарник Страта, смог бы предвидеть и предвосхитить тот момент, когда кровожадная натура Третьего отряда проявит себя, а сброд Зипа последует его примеру, и кровь польется рекой, словно дождь Вашанки или слезы проститутки.

Но Крита не было рядом. И теперь Страт, зная, что попытайся он остановить кровопролитие, как тут же лишится командного поста, позволил этой убийственной силе проделать кровавую работу, подобно тому, как безжалостно дизентерия косит тех дураков, что пьют воду из реки Белая Лошадь.

Ишад, держа, Страта за руку, догадывалась о его боли. Однако некромантка была мудра — она ни слова не сказала верховному инквизитору поневоле, пока они шли к Рэндалу — Хазарду из Тайзы, единственному союзнику пасынков, владеющему магией, если не считать саму Ишад. Чародей четвертовал собаку, поджаривал на костре части ее тела и закапывал их у стен бараков в порядке, соответствующем частям света.