Александр Больных - Руки вверх, мистер гремлин!

Врач в разодранном халате, белый как мел, старательно пытался вжаться спиной в переборку, слиться с нею, раствориться в титановой стали. Трясущейся растопыренной ладонью он тыкал куда-то в сторону и бессвязно лепетал:

— Там… Там… Там…

— Что такое? — спросил командир станции по громкой связи.

Врач поднял перекошенное лицо к динамику и выдавил:

— У-ужас-с.

— Какой ужас? — оправившийся Фролов был беспощаден к проявлениям чужой слабости.

Но доктор отвечать уже не мог. Он затравленно взвизгнул и дробной рысью припустил по коридору, только каблуки засверкали.

Встревоженные люди подбежали к двери медотсека. Даже полковник, которому ничто не грозило, немного помедлил, прежде чем переключить обзор. Наконец к медотсеку прибыла спешно сформированная группа захвата. Кто-то опрометчиво предложил сначала кинуть внутрь газовую гранату, но его вовремя остановили. Начальник штаба решил проявить мужество и героизм. Щелкнув предохранителем автомата, он скомандовал:

— Открывай!

И, очертя голову, ринулся в распахнутую дверь. Зрители поспешно закрыли ее, чтобы обезопасить себя от возможных последствий подвига. Прогремела длинная очередь, раздался звон бьющегося стекла, и все смолкло. Фролов положил дрожащую руку на переключатель.

— Смотрите! — раздался звенящий от напряжения голос начальника штаба.

Командир станции переключил обзор. Сначала мы не могли ничего понять, а потом бешено захохотали. Было в этом смехе нечто истерическое, мы снимали напряжение.

Расколоченные вдребезги шкафы засыпали весь медотсек стеклянной пылью. Но стрелял начальник штаба единственно с перепугу. Врага не было.

На стерильной белизне операционного стола аккуратным рядом были разложены три гремлиньих тушки. Насколько я мог судить, у них были перекушены шейные позвонки. Покойники до омерзения походили на странных зеленоватых крыс, неведомо зачем принесенных в святая святых медицины. Не удивительно, что помешанного на чистоте доктора едва не стошнило при виде подобного кощунства. А в изголовье стола сидел наш Оберст и старательно вылизывал шерстку. Только недовольно морщился, принюхиваясь к пороховому дыму.

— Я же говорил, что он прелесть, — сказал полковник.

Я внимательно посмотрел на Фролова. Ранее за ним не замечалось подобной сентиментальности. С чего бы? Или события последних дней наложили неизгладимый отпечаток на его психику?

Оберст потянулся, сладко зевнул, свернулся клубочком, не обращая внимания на застывшего статуей начальника штаба. Тот уставился на волка-гремлина ошалелыми глазами и, неестественно высоко поднимая ноги, вышел из медотсека, тихонько прикрыв за собой дверь.

— Т-с-с… — шопотом сообщил он. — Не шумите, а то разбудите. Он решил вздремнуть.

Глядя на эту комедию, Фролов с недоверием спросил:

— Три штуки за один раз конечно неплохо. Но ведь их сотни и сотни. Разве Оберст сумеет их всех передавить?

— Я сам не очень хорошо знаю, что происходит в подобных случаях, но только крысиный волк — самое верное средство избавить корабль от крыс раз и навсегда. Как волки справляются с крысами — не ведаю. Однако, думаю, через самое малое время на борту не остается ни единой.

— Подождем, — согласился полковник. — А ведь он само обаяние,

— со странным выражением добавил Фролов.

Врач, оправившись от шока, постарался загладить свою вину перед Оберстом и снова принялся его опекать. Тем более что наш волк-гремлин с первого дня приобрел странную привычку раскладывать трофеи очередной охоты исключительно на операционном столе. Доктор для порядка добродушно ворчал на него, но потом всегда менял гнев на милость и угощал охотника чем-нибудь вкусненьким — печеньицем, ложечкой сгущенки, яблочком, ласково приговаривая:

— Заслужил, заслужил.

Оберст жмурился и урчал.

Вообще у волка-гремлина оказался очень странный вкус. Неделя, проведенная в панцире реактора, определенно перевернула что-то в его бедной головенке, и Оберст стал убежденным вегетарианцем. Он плевался и фыркал при одном только запахе котлет и колбас, а сырое мясо повергало его в форменную истерику. Он визжал, царапался и стремглав бежал прочь. Как такое вегетарианство сочеталось с неистовой свирепостью — непонятно. Только Оберст душил любого гремлина, попавшегося ему на глаза.

Тем временем среди оккупировавших закоулки станции зеленых чертенят началась форменная паника. Днем и ночью из-за переборок доносились шорохи и топот, резко усиливающиеся в часы промысла Оберста. До нас долетали перепуганный визг и отчаянная грызня. Однако волк-гремлин неизменно выходил победителем из всех поединков. А гремлины так перепугались, что позабыли обычную осторожность. Они стали бегать коридорам станции даже днем, чего раньше себе не позволяли. Верхом нахальства было происшествие на совещании в штабе, когда, спасаясь от разъяренного Оберста, один из гремлинов взлетел на стол, перебежал под носом у опешивших офицеров прямо по бумагам и прыгнул на плечо зама по вооружению. Толстый и краснолицый майор завопил, как первоклассница, обнаружившая у себя в портфеле лягушку, и опрокинулся на пол вместе со стулом, набив на затылке изрядную шишку.

Впрочем, гремлина этот отчаянный трюк не спас. Оберст оказался проворнее, настиг его в углу отсека и прокусил затылок. Потом, польщенный вниманием собравшихся, торжественно взгромоздил тушку прямо на колени Фролову.

Тот сначала оторопел, но, видя сияющего неподдельной радостью Оберста, ласково пробормотал:

— Вот негодяйчик.

Оберст ликующе запищал, вполне согласный с похвалой в свой адрес. А дальше произошло и вовсе неожиданное. Командир станции достал из стола шоколадку и протянул гремлину:

— Получай, отличник боевой и политической.

Оберст с чмоканьем вгрызся в лакомство, а Фролов предложил:

— Перейдем в другой кабинет. Не будем ему мешать.

Положение на станции заметно менялось к лучшему. Первыми это заметили многострадальные техники. Если помните, «Хорс» долго мучился от различных неполадок в инженерных системах. Но вот снова в трубах зажурчала горячая вода — и мир не рухнул. Отремонтировали систему снабжения холодной водой, и оказалось, что ежедневное умывание не подрывает дисциплину.

Однако поголовье гремлинов не убывало, что заметно нервировало Фролова. Хотя вредительство прекратилось, было очевидно, что опасное соседство таит в себе постоянную угрозу новых нападений. Да и Главный Маршал, сначала удовлетворенный обнадеживающими рапортами Фролова, теперь начал гневаться. Я клятвенно заверил, что через три дня даже ищейка на станции гремлинского духа не учует, если только мне развяжут руки. Главный Маршал почесал усики, хмыкнул и приказал Фролову исполнять любые мои приказы в течение трех дней, после чего препроводить под стражей в распоряжение военной прокуратуры. Фролов уточнил: в любом случае? Главный Маршал поправил: если гремлины не выведутся.