Кристофер Банч - Король-Демон

Три.

Спрыгнув с эшафота, Ласта подхватил с земли топор палача и повернулся к двум оставшимся стражникам. Те бросились к запертым воротам, прося о помощи, в отчаянии царапая прочные дубовые створки. Ласта безжалостно расправился с ними.

Четыре и пять.

Дверь тюрьмы распахнулась, и во внутренний двор выбежали человек десять стражников, вооруженных мечами и шпагами. Отразив выпад, Ласта погрузил топор в грудь одного из нападавших, затем присел, уворачиваясь от удара другого, снова взмахнул своим оружием — и голова еще одного стражника покатилась по брусчатке.

Шесть и семь.

Я громко кричал от радости, не замечая текущие по щекам слезы. Ласта уложил восьмого противника и вдруг пронзительно вскрикнул, получив удар мечом в бедро.

Девятый враг умер, пытаясь проткнуть Ласту шпагой в грудь. Отшатнувшись назад, мужественный боец вырвал оружие из рук нападавшего и, собрав остаток сил, ударил его топором в лицо, после чего рухнул на колени. Тотчас же вокруг него сомкнулось кольцо майсирцев, и какое-то время мы видели только мечи, поднимающиеся и опускающиеся с безумной яростью.

Выбежавший во двор офицер выкрикнул какую-то команду. Его подчиненные неохотно расступились, открывая страшную картину.

Тело Ласты было распростерто на трупе девятой жертвы, а руки его даже после смерти сжимали горло десятой. Полузадушенный стражник, с трудом освободившись, заковылял прочь.

Во двор вбежал разъяренный Шикао, выкрикивающий бессмысленные приказания, что только усиливало общее смятение.

Постепенно наши восторженные крики стихли. Карьян повернулся ко мне.

— Он забрал с собой девятерых, — хрипло произнес он. — Этот храбрец высоко поднял планку.

Так или иначе, я решил умереть так же достойно, как капитан Ласта. Кроме того, я дал обет, что, если у меня когда-нибудь будет сын, я назову его в честь героя-капитана.

За мной пришли на рассвете. Проснувшись, я скатился с койки и увидел в камере дюжину людей в черном. Двое бросились на меня, но я уложил их ударом кулака.

Карьян тоже проснулся и вступил в драку. Я слышал звуки ударов, крики и ругань, затем глухо стукнула дубинка, и Карьян упал.

Я ткнул одному из нападавших пальцем в глаз, другой ударил меня ногой в живот, и я согнулся вдвое, но все же успел ногой разбить ему коленную чашечку, и негодяй, взвыв от боли, отлетел прочь. Кто-то ударил меня по плечу дубинкой, и я едва не свалился на пол, но сумел развернуться и вырвать дубинку из рук нападавшего.

Воткнув ее рукояткой в живот бывшему владельцу, я собрался ударить еще кого-то в лицо, но тут тяжелый кулак обрушился мне на затылок, и больше я ничего не помнил.

Придя в себя, я не сразу понял, что сижу привязанный к стулу. Голова трещала и раскалывалась. Меня вырвало, и мне тут же плеснули в лицо холодной водой из ведра. Меня снова стошнило, и снова я едва не утонул. Постепенно мир вокруг перестал вращаться, желудок тоже успокоился, и я с трудом открыл глаза.

Я находился в просторной комнате, а напротив меня стоял массивный дубовый стол, освещенный двумя восковыми свечами в напольных канделябрах. За столом сидел азаз.

На полу были выведены мелом таинственные символы; из бронзовых светильников в сырой воздух поднимался струйками дым. Мне показалось, мы находимся глубоко под землей.

Азаз не отрывал от меня равнодушного немигающего взора.

— Мы с королем долго обсуждали, Дамастес а'Симабу, каким должно быть твое наказание.

— Чем я провинился? с огромным трудом выговорил я. — Тем, что верой и правдой служил своему императору?

Разумеется, ни за что на свете я бы не посвятил врага в то, как бесчестно предал меня Тенедос.

— Тем, что по твоей вине погибнут многие тысячи майсирцев, быть может целый миллион, — ответил азаз. — Если тебе угодно, ты понесешь наказание за убийство.

— Если судить по таким законам, любого вашего солдата, любого генерала также можно обвинить в этом «преступлении».

— Возможно, — согласился азаз. — Однако есть одно существенное отличие. Ты в наших руках, поэтому правила устанавливаем мы.

— Довольно пустых препирательств, — раздался у меня за спиной грозный голос, и к столу подошел король Байран. — Достаточно того, что этот мерзавец сделал зло Майсиру. Он должен сполна заплатить за это зло.

— Приношу свои извинения, ваше величество. Конечно, вы правы.

Король остановился передо мной, скрестив руки на груди. Он был одет во все темное; на поясе у него висел кинжал в ножнах.

— Простая смерть была бы для тебя слишком мягким наказанием, — сказал азаз. — Конечно, мы могли бы предать тебя таким мучительным пыткам, что и через тысячу лет о них рассказывали бы испуганным шепотом.

Он говорил глупости. Человека можно истязать лишь до тех пор, пока он не наберется мужества прокусить себе язык — или же он сделает это от полной безысходности, — после чего быстро наступит тихая смерть от потери крови.

— Но это, — вставил король Байран, — не принесло бы нам никакой пользы — разве несколько остудило бы мой гнев.

— Поэтому мы придумаем для тебя... кое-что поинтереснее, — злорадно произнес азаз. — Приготовьте его!

Два человека в рясах с низко опущенными капюшонами, так что я не мог разглядеть их лиц — если это вообще были люди, — разорвали на мне тунику и схватили за руки, не давая пошевелиться. Встав из-за стола, азаз подошел ко мне, держа в руках странное приспособление. Оно было похоже на маленький нож с узким лезвием, но только сделанный из стекла. Внезапно азаз резким движением полоснул меня этим ножом по груди наискосок от плеча к бедру, затем еще раз, написав кровью огромную букву "X".

Потом он опять поднес лезвие к моей груди, не прикасаясь к порезам, и мне показалось, у него в руках горящий факел. Я попытался сдержаться, но не смог. Кончик лезвия заалел, и скоро все оно стало кроваво-красным. Азаз отступил назад, но невыносимый жар продолжал жечь мне грудь.

— Ваше величество — сказал он, поворачиваясь к королю, — для блага нашей державы вам лучше удалиться на некоторое время. На мой взгляд, вам ничто не угрожает, и все же рисковать не стоит. В эту годину суровых испытаний Майсиру без вас не обойтись.

Байран прошел мимо меня. Где-то сзади открылась дверь.

Азаз обошел комнату, поочередно подходя к длинным свечам из разноцветного воска, установленным в настенных канделябрах. Он подносил к фитилю свой странный нож, и свеча загоралась. Когда азаз вернулся к столу, горело пять свечей. Выйдя на середину комнаты, он произнес какую-то непонятную фразу. От свечей клубами повалил дым — белый, синий, зеленый, черный, красный, — но воздух в комнате оставался прозрачным, и я не задыхался.

Азаз снова заговорил, и мир изменился. Все вокруг стало серым или черным, но самые темные предметы превратились в самые светлые. Азаз начал распевать заклинания, но я не мог разобрать слов. Его голос звучал ровно и монотонно.