Кристофер Банч - Король-Демон

Лукан заржал от страха, пускаясь вскачь, и мне с большим трудом удалось его сдержать.

Если Нумантии предстоит воевать, на нашей стороне будут сражаться еще более страшные демоны, чем те, кого призвал император, борясь с Чардин Шером. Я вздрогнул, вспоминая оживший лес, вцепившийся в каллианских солдат, и демона, поднявшегося из-под последнего оплота Чардин Шера, — и снова задумался над вопросом, заданным прорицателем Хами: какую плату запросил за свои услуги этот демон?

Я лежал в кровати и смотрел на то, как Амиэль расчесывает Маран волосы, наслаждаясь отблесками пламени в камине, танцующими на черном прозрачном шелковом платье моей жены, и предаваясь ленивым сладострастным размышлениям о том, что произойдет, когда через несколько минут женщины присоединятся ко мне.

Амиэль почувствовала на себе мой взгляд.

— Знаешь, Дамастес, — сказала она, — после новогоднего праздника меня больше ни к кому не тянет. Твой капитан Ласта, например, замечательный парень. Еще совсем недавно я бы подмигнула, заманила его в укромное место, и пусть бы он думал, что соблазнил меня. Но сейчас у меня больше не возникает никаких желаний. Мне достаточно того, что происходит между нами. Почему?

— Наверное, главное — это шестнадцатидюймовый язык, — предположила Маран.

— Ты меня опередила, — пожаловался я. — Я хотел сказать то же самое.

— У вас, сэр, есть другая, не менее длинная штуковина, которой вы можете гордиться, — возразила моя жена. — А на мои достоинства прошу не посягать.

— Успокойтесь, — серьезным тоном остановила нас Амиэль. — Неужели из этого следует, что Пелсо просто не мог дать мне все необходимое — с самого первого и до последнего дня моего замужества? Или это означает, что я полюбила впервые в жизни — полюбила вас обоих?

Маран задумчиво посмотрела на подругу.

— Не знаю, — сказала она. — Но одно могу сказать точно: я тебя люблю. И хочу поцеловать.

Их губы встретились, слились воедино. А я, в свою очередь, подумал о том, какие чувства испытываю к Амиэль. И к своей жене.

Как-то вечером Маран вошла ко мне в кабинет со свертком в руках.

— К Амиэль это не относится, — сказала она. — Это касается только нас двоих. Сегодня утром я получила эту посылку от своего брата Праэна. — Маран вывалила все из свертка мне на стол. Сверток содержал один исписанный листок и три шелковых шнурка, которые я сразу же узнал, — такими душат свои жертвы Товиети. — Праэн обнаружил это в наших владениях, — продолжала моя жена. — Своим бывшим хозяевам эти шнурки больше не понадобятся. Праэн добавил, что кроме этой троицы еще двенадцать их дружков также были вознаграждены по заслугам.

Я ощутил прилив злости. Значит, Праэн не внял моим предостережениям и вместе со своими друзьями создал собственную полицию.

— Дамастес, по-моему, ты никак не можешь взять в толк одну простую вещь, — продолжала Маран. — Да, я частенько злюсь на своих братьев. Да, порой своими выходками они меня просто бесят. Но из этого не следует, что я не одна из Аграмонте.

— Я в этом не сомневался, — заверил ее я.

— Вот и отлично. В таком случае, ты понимаешь, что для меня означает присутствие этого отребья на моих землях, да? Ведь мерзавцы подстрекают к неповиновению моих людей.

Ее щеки заалели, глаза вспыхнули.

В кои-то веки я подумал, прежде чем заговорить.

— А тебе не приходило в голову, — произнес я как можно мягче, — что Праэн мог совершить ошибку? Что один, а то и несколько человек из тех, которых он судил и предал казни, не виновны? В этом случае Праэн поступил как самый настоящий тиран, поправ их права.

— Права! — воскликнула Маран. — У меня тоже есть права. У меня есть право на спокойствие, право на жизнь, у меня есть право на свою землю. И каждого, кто попытается лишить меня этого... извини, я врежу ему изо всех сил. И так же поступают мой брат и его друзья.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Не ответила, — согласилась Маран. — Возможно, Праэн и ошибся, хотя как, по-твоему, поступил бы с этим сбродом мировой судья? В конце концов, у этих пятнадцати человек были обнаружены жуткие шелковые шнурки. Разве имперское правосудие обошлось бы с ними более милосердно?

Я вспомнил патрули, переходившие от дома к дому, от квартала к кварталу и без жалости расправлявшиеся с мужчинами, женщинами и даже с детьми на основании единственной улики: желтого шелкового шнурка или какой-нибудь вещи, возможно ворованной. Именно так Тенедос усмирял Никею.

— Нет, — честно признался я. — Но имперское правосудие — это система, система работоспособная, подкрепленная текстом законов, а не основанная на чьей-то прихоти. И с этой системой согласно большинство граждан Нумантии. В противном случае Тенедос не то что не смог бы так долго удерживать власть — он даже не взошел бы на престол, какая бы многочисленная армия, какое бы сильное колдовство его ни поддерживали.

— Дамастес, — продолжала настаивать Маран, — мы, Аграмонте, столетиями управляли своими землями как суверенные монархи, пока Совет Десяти спотыкаясь брел неизвестно куда. Неужели ты думаешь, что мы доставляли преступников в Никею и предавали их суду? Помню, отец вершил правосудие на площади перед Ирригоном в окружении своей дружины. Иногда виновных наказывали кнутом, иногда высылали с нашей земли. Иногда, очень редко, человека уводили в неизвестном направлении, и больше я его никогда не видела. Какая разница между этим и тем, чем занимается Праэн?

Разницы не было никакой, что я и пытался доказать. Но ссориться мне не хотелось.

— Маран, — осторожно произнес я. — Если честно, больше всего меня выводит из себя не то, что делают Праэн со своими дружками. Но почему он так настойчиво старается втянуть меня во всю эту грязь? Он что, действительно хочет, чтобы я, как и грозился, пошел жаловаться императору?

— Разумеется, нет, — поспешила заверить меня Маран. — Быть может, черт побери, он просто хочет, чтобы ты раскрыл наконец глаза и увидел, кто ты есть на самом деле. Дамастес, ты не просто мой муж, ты граф Аграмонте. Рано или поздно у нас появятся сыновья, и ты будешь рассказывать им, почему этим нужно гордиться.

Тебе придется учить их, что они принадлежат к сильным мира сего и вольны распоряжаться жизнью и смертью своих людей, что бы там ни говорили законы далекой Никеи. Праэн пытается показать тебе, чем ты должен стать!

Посмотрев на свою жену, я увидел огромную пропасть, пропасть идей, воззрений, жизненных ценностей, обусловленную нашим несоизмеримым общественным положением, властью, богатством. Эту разделяющую нас пропасть я никогда не смогу понять, признать, преодолеть. От моего гнева не осталось и следа, и внезапно я, к своему изумлению, поймал себя на том, что мне хочется плакать.