Клайв Баркер - Абарат (пер. Л. Бочаровой)

— Может, нам выпрыгнуть из глифа? — крикнула она Шалопуто сквозь свист ветра.

— На такой скорости? — возразил он. — Но это же верная смерть!

Вероятно, Шалопуто был прав. Но что произойдет, когда они врежутся в стену облаков, скрывающую чудеса — или ужасы — Двадцать Пятого Часа? Возможно, это будет для них ничуть не менее самоубийственно.

И вдруг — в какой-то момент — оба они поняли, что при всем желании не смогут больше ничего предпринять для своего спасения.

Глиф закружило в воздухе. Он несколько раз повернулся вокруг своей оси с такой скоростью, что Кэнди и ее друга намертво вдавило в сиденья. Последним, что услышала Кэнди, был отчаянный вопль Шалопуто, прощавшегося с жизнью, а потом все звуки — рев ветра, крик Шалопуто, треск, с каким глиф вдруг замер на полном ходу, — потонули в глубокой тишине.

Она внезапно очутилась в кромешной тьме, где не было ни шороха, ни всплеска, ни единого проблеска света, ничего. Тьма и тишина.

Кэнди больше не чувствовала под собой сиденья глифа. И Шалопуто рядом не оказалось. Она убедилась в этом, вытянув руку. Кэнди парила в густой тьме, в пустоте, без какой-либо опоры, без возможности прикоснуться к чему-нибудь.

И тут она вдруг услыхала знакомые звуки. Дождь. Капли, струи, потоки дождя.

Эти звуки, хотя они и доносились откуда-то издалека, подействовали на нее удивительно ободряюще. Чем бы ни оказалось это темное пространство вокруг, если здесь идет дождь, значит... значит, все еще может закончиться хорошо. А через несколько секунд до слуха Кэнди долетел другой звук. Нет, даже не один.

Биение двух сердец.

Кто-то еще был с ней в этом кромешном мраке. Совсем, совсем рядом.

Она хотела было окликнуть: «Кто здесь?» — но язык почему-то отказывался ей повиноваться. Все, что ей оставалось, — это ждать и прислушиваться к биению двух сердец и шуму дождя.

Однако Кэнди не было страшно. Стук сердец и плеск дождевых капель вселяли надежду...

И тут к двум этим уже ставшим для нее привычными звукам присоединился третий. Который она меньше всего ожидала услышать в этом волшебном, загадочном месте. Звук голоса ее матери.

— Ты уж побыстрей, пожалуйста, Билл! — сказала Мелисса Квокенбуш. — Я долго не выдержу!

Голос ее доносился откуда-то издалека. Но Кэнди было ясно, что сейчас их с матерью разделяет вовсе не расстояние, а что-то другое. Какая-то плотная преграда.

— Слышишь, милый? Не оставляй меня одну здесь надолго.

«Здесь?» — пронеслось в голове у Кэнди. Что Мелисса Квокенбуш хотела этим сказать? Неужели она тоже очутилась на Двадцать Пятом Часе? Разумеется, этого не могло быть. А кроме того, в голосе матери звучало что-то такое, чего Кэнди никогда прежде в нем не слышала. Голос этот принадлежал женщине значительно моложе, чем та Мелисса, какой Кэнди видела ее в последний раз, когда мама посыпала пряностями мясо. И вот еще что: когда, интересно, в последний раз мать обращалась к отцу «милый»? Да с тех пор прошли годы и годы!

И тут — удивлению Кэнди не было границ — послышался ответ отца.

Голос его, как и Мелиссин, доносился до Кэнди словно сквозь какую-то преграду. Но она без труда уловила не свойственные отцу мягкость и заботливость.

— Обещаю, что не стану мешкать, дорогая. Держись! Я вернусь через пару минут.

— Может, лучше мне пойти с тобой? — сказала Мелисса.

— В твоем положении, детка? — с нежностью возразил Билл Квокенбуш. — Не думаю, что это стоящая мысль. Там так зябко, бррр. Будь умницей. Оставайся в машине и закутайся поплотней в одеяло. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я уже вернусь. Я тебя люблю, ягненочек.

— Я тебя тоже, барашек.

Ягненочек? Барашек? Кэнди не верила своим ушам. Ей никогда не доводилось слышать, чтобы родители называли друг друга такими нежными прозвищами. Даже в далеком детстве. Может, она успела об этом забыть? Вряд ли. Уж ягненочка и барашка она бы запомнила. Она почувствовала неловкость, словно шпионила за родителями, словно приоткрыла завесу над их тайной жизнью, о которой никому, кроме них самих, не следует знать. Пусть даже эта жизнь закончилась когда-то давным-давно, когда они оба были молоды и влюблены друг в друга. Вероятно, еще прежде...

— Прежде, чем я родилась на свет, — пробормотала Кэнди. На сей раз язык ей почему-то полностью повиновался, и она произнесла эти слова хотя и не громко, но совершенно внятно.

И даже получила ответ.

— Верно, — произнес женский голос во тьме где-то впереди нее. Это была вовсе не ее мать. Женщина произносила слова с легким абаратским акцентом. Голос ее звучал мягко и ободряюще. И немного лукаво. — Ты еще не родилась.

— Не понимаю.

— Мы просто решили, что тебе необходимо получить хотя бы некоторое представление о собственном прошлом, — сказала другая женщина. Голос у нее был немного выше, чем у первой. — Тебе следует узнать, кем ты была, прежде чем стать той, кем тебе суждено быть.

— Но вам-то откуда известно, кем я была? — недоумевала Кэнди. — И кем я должна буду стать? Да и вообще, кто вы такие?

— Вопросы.

— Вопросы.

— Вопросы.

Обе женщины звонко рассмеялись. К ним присоединилась третья. И вот уже все трое предстали перед изумленным взором Кэнди в слабых проблесках света, прорезавшего мрак. Посередине и немного ближе к Кэнди, чем две остальные, находилась самая старая из женщин. Лицо ее покрывали глубокие морщины, а волосы, заплетенные в две косицы, были белыми, как снег. Но, несмотря на свой более чем почтенный возраст, держалась она необыкновенно прямо и выглядела элегантно. А еще казалось, что годы не властны над ее телесными и душевными силами. Старая женщина была полна энергии, сверкавшей во взоре темных глаз и разливавшейся по всем сосудам ее лица и тела — так молнии бороздят вечернее небо.

Женщины, стоявшие слева и справа от старухи, были гораздо моложе, хотя Кэнди затруднилась бы определить их возраст с точностью до десятилетия. Помимо дружелюбия, с которым все они взирали на Кэнди, было в их лицах еще что-то неуловимое, изменчивое, неопределенное.

Сквозь кротость и добродушие удлиненного лица самой молодой из трех, с коротким ежиком волос на голове, нет-нет да и проглядывало что-то дикое, отголоски какой-то буйной, необузданной стихийной силы. А третья, чернокожая, смотрела на Кэнди с загадочной, не поддающейся определению полуулыбкой. В волосах ее сверкали едва различимые разноцветные искры, а глаза, казалось, вобрали в себя все отблески луны и звезд с ночного неба.

Такими они и предстали перед Кэнди, три женщины, три загадочные, переменчивые души: одна — несущая в себе сверкание молний, другая — с отблесками ночного неба в черных глазах, и третья — подвластная стихийным, диким и древним силам природы.