Дэвид Дрейк - В сердце тьмы

— Пусть будут гренадеры, — он замолчал, задумался. — Гренадеры. Мне это нравится!

Гермоген тут же кивнул с энтузиазмом.

— Особое название укрепит их боевой дух, — заявил молодой полководец. — Мне тоже нравится. На самом деле я думаю, это очень важно.

— Значит, нам понадобится конница по флангам, — задумчиво произнес Ситтас.

— Также хорошая защита из пехоты, — вставил Гермоген.

Маврикий кивнул.

— Да, они тоже. В гранатах нет ничего магического. В правильной комбинации, используемые правильно…

— Может, фаланга 19, — сказал Гермоген.

— Полная чушь! — рявкнул Ситтас. — Фаланги так же устарели, как и возлежание на пирах. Нет, нет, Гермоген, но надо бы подумать насчет старых республиканских манипул. 20Я думаю…

Епископ Антоний повернулся к Антонине.

— Могу ли я предложить тебе, дорогая, оставить этих мужчин играть в свои игры? Предполагаю, через минуту обсуждение станет настолько техническим, что мы в любом случае не сможем за ним следить. А я умираю, так хочу послушать о твоих подвигах в Константинополе.

Антонина встала и улыбнулась.

— В таком случае пошли в другой зал.

Она посмотрела на Михаила.

— Ты к нам присоединишься?

Монах покачал головой.

— Подозреваю, ваш разговор с Антонием тоже вскоре станет таким же техническим, как и разговоры этих мужчин, — сказал он уныло. — Боюсь, от меня не больше пользы при планировании дворцовых интриг, чем при обсуждении военной тактики и оружия.

Ситтас услышал слова монаха.

— В чем дело, Михаил? — на его лице появилась хитрая улыбка. — Ты, конечно, не утверждаешь, что вечной душе нет места в миру?

Монах посмотрел на полководца так, как только что насытившийся орел смотрит на мышь. Интерес есть, но спокойный.

— Ты и тебе подобные принесут в битву оружие и тактику, — сказал он тихо. — Антонина, Антоний и им подобные принесут знание врага. Но в конце, Ситтас, все, что вы принесете, окажется пылью, если крестьянский парень, которому вы отдадите свои подарки, не имеет души, способной противостоять Сатане во время бури.

Он встал.

— Я принесу вам крестьянина.

Выходя, Михаил задумчиво посмотрел на Ситтаса. Как только что насытившийся орел рассматривает мышь. Перспективы — отличные.

— Никогда не стоит дразнить святого человека, — пробормотал Маврикий. — Правда не стоит, — повторил он, не обращая внимания на гневный взгляд Ситтаса. Осушил кубок — Спроси у любого крестьянина.

На следующее утро двое полководцев отправились вместе с Иоанном Родосским на тренировочное поле. Они горели желанием поэкспериментировать с гранатами. Маврикий ждал их там с дюжиной добровольцев из крестьян. Вначале сирийцы довольно сильно нервничали. Даже после того, как их мастерство в метании гранат получило одобрение полководцев, молодые люди терялись в компании таких благородных господ.

Однако вскоре появился Михаил Македонский. Он ничего не сказал ни полководцам, ни крестьянам. Но Маврикий с интересом наблюдал, как присутствие монаха изменило сирийских ребят, превратив их в молодых орлов в присутствии огромных мышей.

К середине дня молодые орлы уже свободно спорили с огромными мышами.

Конечно, не о тактике или военных построениях. (Хотя сирийцы на самом деле дали кое-какие ценные советы по практике метания гранат. Большая их часть касалась запалов и их длины.) Молодые люди не были дураками. Необразованными и неграмотными — да. Глупыми — нет. Они не притворялись, что лучше понимают военное дело, чем такие люди, как Ситтас и Гермоген. (И в особенности — они имели свой крестьянской взгляд на такие вещи — Маврикий.)

Но у них имелось вполне определенное мнение о казармах и военных лагерях. Их детям казармы не понравятся, хотя, не исключено, они получат удовольствие от проживания в шатрах лагерем. Их женам не понравится ни то, ни другое, но жены вытерпят лагерь. Они — простые женщины. Практичные.

Однако казармы просто не подойдут. Никакой личной жизни. Неприлично. Их жены — простые женщины, но приличные. Они не те шлюхи, которые увязываются за армией.

Сирийцам требовались хижины. Каждой семье — свою хижину. (Конечно, для походных лагерей подойдут шатры.)

Полководцы объяснили абсурдность такой организации. Нарушение военной традиции.

Крестьяне объяснили абсурдность военной традиции.

В конце, под пристальным взглядом монаха, молодые крестьяне переспорили полководцев. Монах улыбался.

Никаких хижин — никаких гренадеров.

В усадьбе тем временем проходило еще одно столкновение характеров. Другим образом.

— Это слишком опасно, Антонина, — настаивал епископ. — Я так думал прошлой ночью и думаю сегодня. А сегодня еще больше уверен в этом. — Он отодвинул тарелку с едой. — Смотри! — укоризненно кивнул на тарелку. — Я даже потерял аппетит.

Антонина улыбнулась, глядя на упитанного епископа. Несмотря на то, что Антоний Александрийский несомненно жил просто и скромно, его никто никогда не мог назвать аскетом. По крайней мере в том, что касалось приема пищи.

Она пожала плечами.

— Может быть, да. Однако уверяю тебя, Антоний, малва сейчас не принесут мне зла. Ни в коем случае. Я — их гордость и радость. Они во мне души не чают.

Епископ упрямо уставился на не съеденный завтрак. Антонина вздохнула.

— Неужели ты не можешь понять, Антоний? После того как Аджатасутра «поймал меня в капкан» — и какой это был капкан! — ведь целых два дьякона слышали, как я призывала к смерти Юстиниана! — малва держат меня в тисках. Как они это видят. Они попытаются выжать из меня все, что возможно. Перед моим отъездом из Константинополя они вытянули из меня все, что мне известно о внутренней политике ипподрома.

Антонина на мгновение замолчала и скорчила гримасу.

— Я до сих пор не знаю, почему их так заинтересовал этот вопрос. Матерь Божия, пока я росла, я только и слышала от отца о соперничестве на ипподроме. Этот из Голубых сделал это, а тот из Зеленых сделал то. Эти Голубые — просто клоуны, но следи внимательно за теми Зелеными.

Она вскинула руки в отчаянии.

— Мне даже пришлось расспросить нескольких старых приятелей отца — по крайней мере тех, кого удалось разыскать в. Константинополе, — чтобы мои знания о борьбе на ипподроме были свежими. Боже праведный, ну и жалкие бандиты!

— Они были рады снова увидеть тебя? — спокойно спросил Антоний. — После стольких лет?

Антонина выглядела удивленной. Затем улыбнулась, довольно весело.

— Сказать по правде, они меня чуть ли не облизали. Местная девчонка выбилась в люди, а тут возвращается навестить старых друзей. Я даже не представляла, насколько Велисарий популярен в их кругах.

Она пожала плечами.

— Так что в конце концов мне удалось предоставить Балбану все детали о том, чем занимаются обитающие у ипподрома банды. И я до сих пор не знаю, зачем малва…