Елизавета Дворецкая - Золотой сокол

Но нередко Зимобору приходило в голову: а что, собственно, ему самому-то мешает собрать дружину, поступить на службу к такому же варяжскому конунгу и добиться всего того же самого? В том числе и войска, с которым можно отвоевать Смоленск, как Столпомир когда-то отвоевал Полотеск? Ведь об этом ему говорила Младина, для этого она послала его к Столпомиру... Вот только Столпомир отвоевывал свою землю у чужих, а ему придется биться с кровными родственниками.

Однако сейчас, издалека, эта мысль не казалась ужасной. Гораздо ужаснее, будучи потомком богов и полноправным наследником престола, служить десятником, проверять ночные стражи и давать нахлобучку разгильдяю Свояте, который опять нанюхался порошка серых мухоморов — где только берет, подлюга! — потому что, дескать, хочет стать берсерком. Как будто мало Горяя, который и безо всяких мухоморов с одного удара приходит в такое бешенство, что не различает своих и чужих!

Несколько дней корабли шли на юг вдоль каменистых побережий, то на веслах, то под широкими полосатыми парусами. Кривичи весьма неуютно чувствовали себя на корабле, а для свеев он был все равно что дом родной: они не только спали и ели на нем, разжигая огонь под котлом на нарочно устроенной куче камней, но и упражнялись, сражаясь друг с другом, несмотря на качку, и даже показывали свою ловкость, бегая по веслам, вытянутым прямо над водой. Как они объясняли, это умение очень полезно во время боя. Хродлейв, сын Гуннара, с которым Зимобор делил скамью и весло, даже пытался рассказать какую-то очень смешную историю про другого хирдмана, Ульва, но слов не хватало, и Зимобор уразумел только, что тот однажды спьяну побежал как-то не так и ухитрился сломать своим весом аж два весла, причем не на своем корабле, а на чужом, после чего получил оба эти весла в подарок и волок их на себе до своей стоянки. Бранеславовы хирдманы сгибались пополам от смеха, вспоминая эту историю, а Ульв с тех пор так и носил прозвище Два Весла.

Зимобор запомнил много новых слов и мог уже вполне сносно объясняться с Бранеславовыми хирдманами. Названия разных частей вооружения он знал и раньше, но теперь выяснил, например, что шлем можно называть не просто «хьяльм», но и «хильдигьельт», что значит «боров битвы», или «хильдисвин» — «свинья битвы». Свинья в обоих языках, как ни странно, называлась одинаково. Он запомнил, что большой покой с очагом и скамьями, которые славяне между собой называли гридницей, здесь зовется «скали», или «эльдаскали», или еще «стова». Что хозяйка дома называется «хусфрейя», то есть госпожа дома, хозяин — «хусгуми», а вот «хускарл» будет совсем наоборот — раб. Что словом «спорд» можно назвать и рыбий хвост, и нижний край щита, а отсюда идет много шуток о «голодных берсерках», которые-де второпях спутали одно с другим (поскольку берсерки, приходя в боевое безумие, имеют обыкновение вгрызаться в собственный щит). Другие кривичи тоже попривыкли к языку и нашли себе приятелей, так что Зимобор не раз засыпал и просыпался под беседу вроде:

— Лейв, пойдем пить брагу!

— Сокол, уйди!

Уже заметно похолодало, близились зимние бури, Бранеслав купил для всех кривичей плащи из тюленьих шкур, с капюшонами, чтобы укрываться от холодных брызг. Кривичи сами, как и свей, настолько провоняли рыбьим жиром, что перестали замечать запах, который поначалу казался им невыносимым.

— Вы теперь пахнете как мы, а значит, вы почти наши! — говорил Зимобору Хродлейв, дружески хлопая по плечу.

— Ликлиг тил тэс! — Зимобор улыбался. — Похоже на то.

Некоторые звуки ему еще плохо давались, но его понимали.

Торопясь поскорее увидеть невесту, Бранеслав делал длинные переходы и разрешал причаливать только в сумерках, когда появлялась опасность проглядеть подводный камень. Ночевали где придется: иной раз в гостиных дворах, где лечь удавалось по очереди, иной раз в усадьбах или хуторах, где занимали не только все жилые помещения, но даже хлевы, бани и амбары. Причем на хлев всегда имелось очень много желающих, потому что там было теплее. Здесь была довольно богатая земля — удобная и для земледелия, и для скотоводства. Состоятельные хозяева устраивали для Бранлейва ярла, хорошо здесь известного, обильные пиры: дружить с ним было гораздо безопаснее, чем ссориться. Хват совсем освоился, бойко болтал по-варяжски, ухаживал за служанками в усадьбах. Белолицый, с тонкими русыми усиками и маленькой бородкой, бойкий и веселый, он пользовался известным успехом и по утрам с явным удовольствием рассказывал о своих приключениях.

Зимобору тоже не раз подмигивали светловолосые дочки бондов, приглашая на свидание в кладовку, но он предпочитал делать вид, что ничего не замечает.

— Да что ты теряешься, навь тебя заешь! — негодовал Хват, жалея, что не может сам быть в двух местах сразу. — Да меня бы! Да я бы! Ну, подумаешь, невеста! Да разве она через море увидит!

Но Зимобор не хотел рисковать — не хватало еще, чтобы наутро кто-то пришел жаловаться и показывать синие пятна на горле! И девушек жалко, и прослыть колдуном в чужой стране вдвойне опасно. Ведь она, его злосчастная мара, может увидеть и за морем! И если бы только мара...

Был соблазн проверить. Если ничего не случится, значит, проклятие за морем не действует и Младина из такого далека не заметит измены. И тогда можно будет привезти Дивину сюда, справить свадьбу и остаться в дружине Бранеслава. О смоленском престоле придется забыть, зато он получит Дивину и сможет не бояться мести Вилы. Но на ком проверить? Не собачонки ведь — люди. И если жертвы мары только просыпались со следами от пальцев на горле, то девушка, отнявшая его любовь у Вилы, рисковала не проснуться вообще. И он сам, кстати, тоже.

Так что Зимобор поневоле воздерживался.

А случай проверить, имеет ли за морем силу «домашнее» проклятье, представился довольно скоро.

Как и все северные конунги, Ингольв конунг не имел никакого стольного города и жил в течение года попеременно в разных своих усадьбах. Теперь он уже устроился со всем своим хирдом в усадьбе под названием Плачущий Камень. Она называлась так потому, что ручьи окрестных гор стекали по каменистым склонам тоненькими струйками, сочились из мелких трещин камня, словно прозрачные слезы. Это было красиво, необычно, и Зимобор не уставал дивиться, какие же разные и причудливые земли сотворили боги. Сама усадьба состояла из нескольких больших домов уже знакомого устройства, а вокруг нее паслись многочисленные стада. Гостей ждали, для них был готов просторный дом, и все они смогли разместиться, отогреться возле горящих очагов, вымыться в бане и отдохнуть после тесноты и качки идущего корабля.

Усадьба была битком набита: зная, что Ингольв конунг выдает замуж свою внучку, все окрестные хозяева съезжались, надеясь повеселиться на пиру и получить подарки. Конунг, высокий старик с длинной белой бородой, всех принимал с гордым достоинством. Доброгнева он тоже принял с большим уважением, много расспрашивал о земле кривичей, ее обычаях и нынешнем положении дел. Его внучка должна была стать королевой той земли, и он хотел знать о ней побольше.