Дэвид Геммел - Волк среди теней

Она остановилась перед десятифутовой статуей царя, узнав его, несмотря на искусно завитую бороду и высокий оперенный шлем. Сильный человек! Слишком сильный, чтобы понять свою слабость, пока было еще не поздно.

На шлем было опустился воробей, но тут же упорхнул между мраморными колоннами цивилизации, которая некогда простиралась от берегов Перу до золотых копий Корнуолла. Сказочная страна!

Однако и сказки забываются. Руфь знала, что в грядущие столетия ее собственный век техники и космических полетов обрастет мифами и легендами, в которые почти никто не будет верить.

Нью‑Йорк, Лондон, Париж… выдуманные, как была выдумана Атлантида…

Затем, в один прекрасный день, мир снова опрокинется, и уцелевшие будут натыкаться на статую Свободы, торчащую в шипастом венце из жидкой грязи, или на Биг‑Бен, или на пирамиды. И будут спрашивать себя — вот как она сейчас, — что теперь принесет будущее?

Она обратила взгляд на горы, на золотистый корабль, застрявший в черных базальтовых скалах в пятистах футах над развалинами.

Ковчег. Покрытый ржавчиной, колоссальный и странно красивый, он лежал с переломленным хребтом на широком уступе. Во всем протяжении его тысячефутовой длины трудились Хранители, но Руфь не собиралась приблизиться к ним. Она не желала соприкасаться ни со старым миром, ни со знаниями, столь ревностно хранимыми.

Руфь вернулась в Убежище, в свою комнату. Как всегда, мрачное настроение толкнуло ее сотворить кабинет без дверей и окон, озаряемый лишь свечами, огоньки которых были неподвижны.

Некоторое время она предавалась воспоминаниям о Сэме Арчере, безмолвно молясь о спасении его души. Потом позвала Пендаррика.

Он появился почти сразу же и остановился у дальней стены, которая превратилась в окно, выходящее на Атлантиду во всей славе ее. Люди заполняли извилистые улочки и рыночные площади. По главной улице со статуями по сторонам громыхали колесницы, запряженные белыми конями.

Руфь встала рядом с ним.

— Таким он был? — спросила она.

— Такой он есть, — ответил Пендаррик. — Есть много миров, накладывающихся на наш собственный, и много врат, ведущих в них. В последние дни перед тем, как океан поглотил мою империю, я провел моих людей через такие врата. Но есть иные врата, Руфь, ведущие в более темные миры. Аваддон отыскал их и необходимо их затворить.

— Затворю, если сумею.

— Шэнноу затворит их… если останется жив.

— А что могу сделать я?

— Я уже говорил вам, госпожа: изберите лебединый путь.

— Я не готова умереть. Я боюсь.

— Донна Тейбард схвачена. Ее селение уничтожено, ее сын убит. Поверьте мне, Руфь, если она будет принесена в жертву, врата расколются. Миры внутри миров притянутся друг к другу, и результатом будет катастрофа космического масштаба.

— Как моя смерть может помочь миру?

— Подумайте над этим, Руфь. Найдите ответ.

Мадден выкопал могилу для Рейчел и сыновей, положил их рядом, укрыл лиловыми и желтыми луговыми цветами. Он долго сидел у могилы: у него не было ни сил, ни желания засыпать ее. Рука Роберта лежала поперек груди Рейчел, и Маддену казалось, что мальчик обнимает мать. Роберт был ее любимцем, и теперь они будут покоиться рядом всю вечность.

Его глаза затуманились, и он заставил себя посмотреть на горы, вспоминая ту радость, которую испытывал, когда стоял почти на этом же месте в их первый день в Авалоне. Рейчел волновалась, прикидывая, каких размеров им нужен дом, а мальчики убежали в лес над долиной. Как все тут тогда дышало миром! И мечта, казалось, претворялась в явь, столь же незыблемую, как скалы вокруг них.

Раны Маддена все еще причиняли ему боль, а правая сторона лица была сплошным синяком, но он встал, взял заступ и медленно засыпал могилу. Он намеревался и сверху убрать ее цветами, но у него не осталось сил нарвать их, и он вернулся в дом, посмотреть, как Гриффин.

Кон спал, и Мадден, затопив печку, заварил травяной чай. Он сел в широкое кресло и уставился на пыльный пол, а в его памяти всплывали все случаи, когда он ссорился с Рейчел или заставлял ее плакать. Она заслуживала несравненно большего, чем он сумел ей дать, и все же она всегда была рядом с ним — и в свирепые зимы, и в летние засухи, и когда погибал урожай, и когда нападали разбойники. И это она убедила его поверить в мечту Гриффина. Теперь проводник караванов скорее всего умрет, и тогда Мадден останется один в незнакомом краю.

Он отхлебнул чая и подошел к кровати. Пульс Гриффина был слабым и неровным. Он лежал на животе, и Мадден срезал повязки, чтобы осмотреть его раны. Он уже собирался перевернуть его на спину, как вдруг заметил шишечку рядом с лиловым синяком на боку Гриффина и потрогал ее пальцем. Она оказалась твердой, а при нажатии задвигалась. Мадден достал нож из ножен и прижал острое, как бритва, лезвие к коже. Из разреза на его пальцы брызнула кровь, а в ладонь упала расплющенная пуля. Видимо, она ударилась о ребро и отскочила назад. У Маддена полегчало на душе: он опасался, что пуля засела в животе. Перейдя на другую сторону кровати, он осмотрел вторую рану в спине Гриффина. Она хорошо заживала, но пулю он не нащупал. Зашив разрез, он вернулся в кресло.

Гриффин либо выживет, либо умрет — бородатый фермер больше ничем не мог ему помочь. Мадден поужинал небольшим куском грудинки с черствой горбушкой и вышел из дома. Землю усеивали трупы, но он, не глядя на них, пошел в сторону предгорий. Там он до сумерек рвал цветы, а едва начало смеркаться, вернулся к могиле, укрыл цветами холмик еще влажной земли и опустился на колени.

— Я не знаю, Бог, есть ли ты, и не знаю, что должен сделать человек, чтобы получить право разговаривать с тобой. Мне твердили, что для тех, кто верит, есть рай, но, думается мне, должен быть рай и для тех, кто не знал, верить или не верить. Она ведь была хорошей женщиной, моя Рейчел, и никогда никому не причиняла зла. А мои мальчики прожили слишком мало и не успели узнать зла до того, как оно их убило. Так, может, ты не станешь придираться к их неверию и все равно откроешь им свой рай? Для себя я ничего не прошу, пойми ты. Нет у меня времени для Бога, который позволяет, чтобы в его мире творилось подобное. А вот за них я прошу, потому что мне тяжко думать, что моя девочка — просто пища для червей и прочей пакости. Она заслуживает лучшего, Бог! И мои мальчики тоже.

Он поднялся с колен и обернулся. У загона стояла серая в яблоках кобыла Этана Пикока. Мадден медленно пошел к ней, негромко произнося ласковые слова. Кобыла навострила уши и зарысила к нему. Он погладил ее по шее и отвел в загон. Видимо, когда раздались выстрелы, она в панике перемахнула через ограду.

Вернувшись в дом, он увидел, что Гриффин очнулся.

— Ну, как ты? — спросил он.