Мария Галина - Хомячки в Эгладоре

— Он был прав, — говорит она, поворачивая бледное лицо к Генке, — это был временный альянс.

— Здорово ты его! — восхищается Генка, — А теперь, выходит, ты призовешь Мелькора, да?

Лично ее, Генку, Мелькор пугает гораздо меньше, чем Саурон. Во-первых, потому что Саурон обладает типичными повадками дорвавшейся до власти шестерки, а Мелькор явно не столь мелочен — ему, вероятно, не чуждо некое благородство. Во-вторых, насколько она поняла, Мелькор обладает определенным мужским обаянием — недаром Моргана за него так хлопочет. У Саурона по легенде никакого мужского обаяния не наблюдалось, и харизма его, следовательно, заметно хромает. Поскольку что это за Темный Властелин без мужского обаяния! Вообще, думает, Генка, чем масштабнее зло, чем оно космичней, тем меньше оно походит на зло. Ведь ему приходится как-то управляться с этим миром, а чтобы наладить управление, одного самозабвенно наносимого вреда явно недостаточно. Как ни крути, думает Генка, темная сила, управляющая миром, уже будет не темная сила, а рок. Судьба.

Потом ее обнадеживает то, что вокруг наконец-то определился более-менее приличный пейзаж. При Сауроне вид на прилегающую местность тянул лишь на последствия промышленной катастрофы.

Тем не менее ее тревожит Лутиэнь. Ее лицо изнутри просвечивает бледным светом, точно циферблат часов, и выражает оно примерно столько же эмоций.

Это потому, что эльфы вообще нетерпимы к темной силе, думает Генка. Потом у Лутиэнь с Мелькором свои счеты — по слухам, он подбивал под нее клинья. [ Согласно легенде, увидев Лутиэнь, ни с того, ни с сего припершуюся в твердыню Зла в сопровождении Берена, превращенного в волка, Моргот не остался равнодушен к ее красоте и в его сердце пробудились «черные помыслы». Но тут Лутиэнь вроде как запела перед Морготом, причем так хорошо, что он уснул. Именно это и позволило Берену выломать из его короны Сильмарилл. Лично я думаю, что она просто подлила Морготу в шампанское клофелин — пение в таких случаях действует не настолько эффективно. ]

— Мелькора? — удивленно поднимает брови Моргана, — а кто это?

— Ну, здрасьте! — в свою очередь удивляется Генка, — этот твой… кумир или как там…

Об отношениях Морганы и Мелькора Генка имеет весьма смутное представление; вероятно, они совершенно романтические и платонические, но вот же, развелась же она с Боромиром из-за Мелькора этого…

— А! — говорит Моргана, — опять эти глупые сказки… Какой еще Мелькор? Он мне был совершенно не нужен. Мне нужны были вы. Ваш, извиняюсь, энтузиазм. Ваша вера.

— Вера, — механически повторяет Генка, — во что?

— В то, что в мире есть магия. Вы ведь так хотели открыть ей

ворота.

Звезды начинают сиять все острее, все нестерпимей, и от хоровода стоячих камней по траве бегут глубокие тени…

— Нам было так хорошо, — пожаловалась Моргана, — нам, маленьким богам. В деревьях, в ручьях, в священных рощах… Вы кормили нас, помнили о нас, рассказывали про нас, боялись… Вы уважали нас! И вдруг что-то случилось — ужасное, да, ужасное! Неправильное, несправедливое! Вы перестали в нас верить. Сначала эти, черные, с их крестами — ох, как они жгутся! Они сказали — нас нет! Ничего нет, только Он! От него — свет, а вы посмотрите на них, на них, на них! И вы посмотрели! И отвернулись от нас, и мы ушли во мрак и сидели там, как пауки — каждый в своем углу, каждый — на своей привязи! Ненавижу мрак! Ненавижу пауков! Потом пришла эта ваша наука. Эти ваши машины. Все стало рационально, все — по правилам… Законы природы, надо же, — фыркнула она, — только вы могли такое измыслить! Для наших чудес не осталось места. А у природы нет законов!

Ее волосы пылали на ветру, словно костер. — Да, я ждала. Долго! Пряталась во мраке и ждала, ждала… пока не пришли люди, которые стали играть в чудо! Не в нас, пускай, но в таких, как мы. Почти в таких, как мы! Вы так в них играли, что почти сотворили их, всех этих фальшивых властелинов, игрушечных королей, поддельных эльфов! И мы сначала просто смеялись, все так смеялись — как вы нам, настоящим, предпочли подделку, чужую выдумку, и теперь верите в нее и рядитесь в пестрые тряпки, и плащи, и короны, а я сказала — нет, это хорошо! Это правильно! Они опять так поверят в магию, что в конце концов впустят ее в свой мир! Они откроют ей ворота! И мы вернемся! Мы, настоящие, вернемся! И поглотим тех — как солнце глотает пламя свечи, — и опять будем в силе! Опять будем живы! Я, я, я буду жива! — Моргана? — полувопросительно говорит Генка. — Морриган! — говорит Моргана, — нас много, но открыла ворота я — Морриган!

Она вырастает до небес, и тени хоровода Великанов вьются вокруг нее, и в волосах у нее сияют звезды, и с неба трубным гласом вторит ей Дикая Охота.

— Малые боги, — машинально повторяет Генка. Малые, но помнящие о былом величии. Прячущиеся по углам, превратившиеся в мелких пакостников, хихикающие за спиной, корчащие рожи, прячущие с глаз подальше нужные вещи, подставляющие ножку, когда ты спешишь, хлопающие дверьми в пустых квартирах, ухающие в водопроводных трубах…

Они проголодались и хотят есть.

Они ослабели и хотят набрать силу.

Они кормятся нашими страхами, жиреют на наших бедах, жаждут нашей крови.

Они требуют уважения .

И они научат нас уважению.

Лутиэнь начинает дрожать всем телом, точно язычок пламени на ветру.

— Я хочу домой, — детским голосом говорит она, — хочу домой, к маме.

Генке кажется, что очертания Лутиэнь размываются, истончаются, плывут по краям, словно тьма гложет нежную фарфоровую плоть.

— У тебя нет дома, дурочка, -хохочет Морриган, — ничего нет! Тебя самой нет!

— Замолчи! — визжит Генка, — Не говорит так!

— Да она ведь самозванка! — хохочет Морриган, — никто, пустое место! Слышишь, ты, подделка? Ты сослужила свою службу, не спорю! Ты разогрела их! А теперь убирайся откуда пришла — в никуда, в безвестность, в сон! Теперь мое время!

— Твое время не придет никогда, — говорит кто-то.

Генка оборачивается, пытаясь одновременно удержать в поле зрения Морриган.

— Во, блин! — говорит она, — Юджин!

Юджин стоит на зеленом холме. В общем-то он/она не особо изменился/ась, и у Генки по-прежнему большие сомнения касательно его/ее пола. И вообще вид у него какой-то кургузый. Морриган с ее ослепительной женственностью смотрится гораздо эффектнее. Тем не менее Генка с удивлением наблюдает, как та бледнеет и выцветает, точно старая фотография.

— Я тебя не знаю, — говорит Морриган, и голос ее, точно шелест травы.

— Откуда же тебе меня знать? — говорит Юджин, — ты знаешь только своих…

— Никого, кроме моих, не существует, — шепчет Морриган, — вас выдумали. А мы устали. Мы голодны. Мы хотим домой.