David Eddings - Огненные Купола

– Берит, множество битв было когда-то предотвращено тем, что ночь вдруг засияла светом, а битва предотвращенная порой даже лучше, чем выигранная.

– Я это запомню, Спархок.

День клонился к закату, и веселье на вершине холма стало несколько натянутым. Число веселых историй и шуток, в конце концов, не бесконечно. Воины, расположившиеся вокруг холма, коротали время, осматривая свое снаряжение или просто отсыпаясь. Незадолго до заката Спархок встретился у дороги со своими друзьями.

– Если и теперь они не поняли, что сегодня мы с места уже не сдвинемся, значит, они на редкость тупы, – заявил Келтэн.

– Да, устроились мы прочно, – согласился Улаф.

– Можно предложить, Спархок? – спросил Тиниен.

– Почему ты всегда так спрашиваешь?

– Привычка, наверное. Меня учили быть вежливым со старшими. Так вот, даже самое лучшее заклинание не даст нам того света, который есть у нас сейчас, до захода солнца. Мы знаем, где они, мы заняли позиции и отдохнули. Почему бы нам немного не поторопить события? Если мы вынудим их атаковать сейчас, то будем биться при свете дня.

– Но как вы собираетесь вынудить кого-то к нападению, если он нападать не желает? – спросил патриарх Эмбан.

– Мы начнем открытые приготовления, ваша светлость, – ответил Тиниен. – Так или иначе, логично было бы уже начинать укрепляться. Поставим частокол вокруг холма и начнем копать траншеи.

– И рубить деревья, – добавил Улаф. – Мы прорубим широкие просеки в глубину леса и свалим срубленные стволы так, чтобы они помешали противнику пробираться через лес. Если они намерены атаковать нас, пусть идут в бой по открытой местности.

Времени на это ушло на удивление мало. Колья для частокола были уже заострены и лежали наготове, аккуратными стопками. Врыть их в землю было делом считанных минут. Березы в лесу были толщиной не больше десяти дюймов и без усилий падали под топорами воинов. Срубленные деревья отволакивали в лес и наваливали беспорядочными грудами, через которые перебраться было невозможно даже для пешего.

Спархок и его друзья вернулись на вершину холма, чтобы оттуда наблюдать за приготовлениями.

– Почему они не нападают сейчас, когда работа еще в разгаре? – напряженно спросил Эмбан у рыцарей.

– Потому что подготовка атаки требует времени, ваша светлость, – пояснил Бевьер. – Разведчики должны вернуться к своим и сообщить командирам, чем это мы тут занимаемся; командиры должны пробраться через лес и лично взглянуть на наши приготовления; а потом им нужно собраться всем вместе и обсудить, что же теперь делать. Они замышляли засаду и наверняка не готовы атаковать укрепленные позиции. Дольше всего времени уходит на то, чтобы приспособить свое мышление к новой тактической ситуации.

– И сколько же?

– Это зависит исключительно от личных качеств того, кто ими командует. Если он был твердо намерен устроить нам засаду, то теперь будет думать еще неделю.

– Тогда он обречен, Бевьер-рыцарь, – жестко сказал Энгесса сириникийцу. – Как только мы обнаружили прячущихся в лесу воинов, я послал дюжину моих людей в гарнизон в Сарсосе. Если наш враг будет думать больше двух дней, за спиной у него окажутся пять тысяч атанов.

– Славно придумано, атан Энгесса, – одобрил Тиниен и задумался. – У меня есть одна мысль, Спархок. Если наш безымянный приятель охвачен нерешительностью, мы можем попросту продолжать укрепление нашего оборонительного рубежа – траншеи, заостренные колья, всякого рода препятствия. Каждое добавление заставит его заново обдумывать ситуацию – а это даст нам возможность заняться новыми укреплениями, и так далее. Если мы сумеем удержать его в этом состоянии, с тыла к нему подойдут атаны Сарсоса и снесут его войско с лица земли прежде, чем он успеет пустить его в ход.

– Хорошая идея, – кивнул Спархок. – Так и сделаем.

– Я всегда думал, что солдаты только и делают, что рубят врага мечами и топорами, – признался Эмбан.

– Этого тоже хватает, ваша светлость, – усмехнулся Улаф, – но иногда не мешает и похитрить с противником. – Он взглянул на Бевьера. – Машины?

Бевьер заморгал. Почему-то загадочные вопросы Улафа неизменно ставили его в тупик.

– Поскольку времени у нас в достатке, мы могли бы соорудить на вершине холма несколько катапульт. Атака под градом камней – занятие не из самых приятных, а когда человек получает по голове пятидесятифунтовым булыжником, это его почему-то приводит в некоторое смятение. Если уж мы намерены выдержать осаду, нужно делать это по всем правилам. – Улаф оглядел слушателей. – И тем не менее, – сказал он, – я терпеть не могу осады. Я хочу, чтобы все это поняли.

Воины взялись за работу, а дамы и молодые люди, развлекавшие их, продолжили свое веселье, которое было теперь еще более натянутым.

Спархок и Келтэн занялись укреплением бруствера на вершине холма. Поскольку этот бруствер должен был защищать его жену и дочь, прочность этого укрепления весьма заботила принца-консорта.

В веселой болтовне под тентом все чаще появлялись тягостные паузы, и Стрейджен вынужден был заполнять их игрой на лютне.

– Он сотрет себе пальцы, – проворчал Келтэн, укладывая на место очередной валун.

– Стрейджен обожает всеобщее внимание, – пожал плечами Спархок. – Он будет играть, покуда кровь не потечет из-под ногтей – было бы кому слушать.

Лютня Стрейджена заиграла какой-то старый мотив, и он начал петь. Спархок не обладал особым музыкальным слухом, но должен был признать, что у талесийского вора красивый голос.

А потом к нему присоединилась баронесса Мелидира. Ее глубокое контральто искусно сплеталось с баритоном Стрейджена. Их дуэт звучал ровно и слитно, обогащенный низкими тонами их голосов. Спархок мысленно усмехнулся. Баронесса продолжала свою кампанию. С тех пор, как Афраэль упомянула ему о замыслах белокурой девушки относительно Стрейджена, Спархок различал дюжины искусных мелких уловок, которые использовала баронесса, чтобы обратить на себя внимание намеченной жертвы. Спархоку было почти жаль Стрейджена, но он полагал, что Мелидира самая подходящая для него пара. Между тем двое завершили свой дуэт под громкие рукоплескания. Спархок глянул в сторону навеса и заметил, что Мелидира почти с нежностью коснулась протянутой рукой запястья Стрейджена. Спархок знал, какой силой обладают эти якобы случайные прикосновения. Лильяс как-то объясняла ему это, а уж Лильяс была первой в мире соблазнительницей – как, вероятно, могла бы поклясться добрая половина мужчин в Джирохе.

Затем Стрейджен перешел на другой известный всем мотив, и новый голос подхватил песню. Келтэн, как раз поднимавший камень, выронил его. Камень упал ему на ногу, но он даже глазом не моргнул. Голос, казалось, принадлежал ангелу – высокий, сладостный, чистый, как хрустальная слеза. Он легко взмывал над верхними пределами сопрано. Это был лирический голос, не тронутый тонкими вариациями колоратуры и казавшийся естественным, как птичье пение.