Neil Gaiman - Звездная пыль

– Ага, – согласился Тристран. – Думаю, так оно и есть.

Одновременно он разматывал серебряную цепочку, обернутую вокруг пояса. Петлю на одном ее конце он надел себе на руку, а другую накинул на тонкое запястье девицы. Цепь тут же затянулась, как живая.

Девушка горько смотрела на него.

– Ты хоть сам знаешь, – спросила она голосом, из которого внезапно исчезли нотки гнева и ненависти, – ты хоть понимаешь, что делаешь?

– Забираю тебя с собой, – ответил Тристран. – – Я дал обет.

В этот момент огонек свечи затрещал, остаток фитиля почти утонул в лужице воска. На миг пламя вспыхнуло с небывалой яркостью, осветив лужайку, и девушку, и несокрушимую цепь, бегущую от ее запястья к Тристранову.

И свеча наконец погасла.

Тристран смотрел на девушку – на звезду – и, как ни старался, не мог придумать, что бы сказать.

«При свече туда дойдешь, – подумал он. – А потом – назад». Но свечка догорела, а значит, от деревни Застенье его отделяло шесть месяцев тяжкого пути.

– Довожу до твоего сведения, – сказала звезда ледяным тоном, – кто бы ты ни был и каковы бы ни оказались твои намерения насчет меня, я не окажу тебе ни малейшей помощи. Напротив, сделаю все, что в моих силах, чтобы расстроить твои планы. – И, помолчав, она добавила: – Идиот.

– Э-э… – сказал Тристран. – А идти ты можешь?

– Нет, – почти радостно ответила она. – У меня сломана нога. Ты что, еще и глухой, мало туго что тупой?

– Ваш народ когда-нибудь спит? – спросил юноша.

– Конечно. Только не по ночам. Ночью мы сияем.

– Ладно, – сообщил Тристран мрачно, – а я собираюсь немного поспать. Пока не отдохну, ни о чем другом думать не буду. Тяжелый выдался день, знаешь ли. Ты, если хочешь, можешь тоже попробовать уснуть. Нам предстоит долгий путь.

Небеса начинали светлеть. Тристран подложил под голову свой чемоданчик и улегся на лужайке, стараясь игнорировать оскорбления и ругательства, которыми осыпала его девушка в голубом платье.

Он думал, что будет делать лохматый человечек, когда обнаружит, что Тристран не вернулся.

Потом поразмышлял, что сейчас может поделывать Виктория Форестер, – и решил, что она, наверное, спит в уютной постели в своей спальне на отцовской ферме.

Еще он пытался представить, насколько это долгий путь – в полгода длиной – и чем они будут питаться по дороге.

И задумался, что едят звезды…

И наконец уснул.

– Болван. Дубина. Недоумок, – сказала звезда.

Она вздохнула и попробовала устроиться поудобнее, насколько позволяли обстоятельства. Нога ныла постоянной тупой болью. Девушка подергала цепь на запястье – та прилегала плотно и была очень крепка, так что не получалось ни порвать ее, ни высвободить руку из петли.

– Тупоумный, отвратительный олух, – пробормотала звезда себе под нос.

И вскоре тоже уснула.

В ярком утреннем свете юная леди казалась куда более человечной и куда менее небесной. С минуты пробуждения Тристрана она не сказала ни слова.

Юноша вытащил нож и срезал с упавшего дерева толстую ветку с рогулькой на конце. Звезда в это время сидела под высоким платаном и неприязненно смотрела, как Тристран работает. Он содрал длинную полосу коры с зеленой ветки и корой обмотал разветвление, так что получился неплохой костыль.

Позавтракать им не пришлось, и Тристран здорово проголодался. Пока он срезал ветки, желудок его так и бурчал. Звезда ничем не показала, что голодна. Она вообще ничего не делала, только смотрела на Тристрана – сперва укоризненно, а потом с неприкрытой ненавистью.

Тристран крепко намотал кору, сделал петлю и затянул обмотку узлом.

– Честное слово, тут нет ничего личного, – сказал он, обращаясь не то к девице, не то ко всей роще. Под прямым солнечным светом звезда почти совсем не мерцала, разве что если на нее вдруг падала тень.

Звезда водила белым пальчиком по цепи, охватившей ее запястье, и не отвечала.

– Я пошел на это ради любви, – продолжал Тристран. – И на тебя теперь вся моя надежда. Ее – в смысле, мою любовь – зовут Виктория. Виктория Форестер. Она самая красивая, умная и чудесная девушка на свете.

Звезда презрительно фыркнула.

– И такое чудесное, милое создание велело тебе меня помучить?

– Ну, не совсем так. Понимаешь, она обещала мне все, что я пожелаю – то есть свой поцелуй, а потом руку и сердце, – если я принесу ей упавшую звезду, которую мы вместе видели ночью. Я ведь считал, – признался Тристран, – что звезда – это какой-нибудь камень или там алмаз. И представить не мог, что звезда окажется дамой.

– Однако, обнаружив даму, ты даже не подумал помочь ей или оставить в покое. Зачем было ее впутывать в свои дурацкие дела?

– Из-за любви, – объяснил юноша.

Девица смотрела на него небесно-голубыми глазами.

– Да подавись ты своей любовью, – пожелала она.

– Это никак невозможно, – отозвался Тристран, стараясь придать голосу больше спокойствия и доброты, чем имелось у него в сердце. – Ну вот, готово. Испытай.

Он подал девушке костыль и, наклонившись, хотел помочь ей встать на ноги. Когда его руки коснулись ее кожи, пальцы кольнуло приятным холодком. Но звезда и не думала вставать, напротив, сидела неподвижно, как Лень.

– Я же сказала, – напомнила она, – что буду изо всех сил тебе мешать. – Звезда придирчиво оглядела полянку. – Надо же, какой ваш мир приветливый при свете дня. И какой скучный.

– Сперва перенеси свой вес на меня, а потом обопрись о костыль, – настаивал Тристран. – Все равно тебе придется идти.

Он потянул за цепочку, и звезда нехотя поднялась на ноги, сперва держась за Тристрана, но быстро променяла его на костыль, будто ей было противно прикасаться к юноше.

Однако ей не удалось устоять на ногах: зашипев от боли, девушка опустилась на траву. Лицо ее сморщилось. Тристран взволнованно присел рядом.

– Что с тобой?

Голубые глаза девушки сверкали.

– Нога… Я не могу на нее наступать. Наверное, она в самом деле сломана.

Звезда побледнела, как облако, и сильно дрожала.

– Мне очень жаль, – беспомощно сказал Тристран. – Знаешь что? Я могу наложить тебе шину. Я делал так с овцами, у меня получится. – И юноша подбодрил ее пожатием руки.

Он даже сбегал к ручью, намочил свой платок и отдал его звезде – вытереть лоб. Потом нарубил ножом еще ветвей.

Ему пришлось снять нижнюю рубашку и порвать ее на полосы; этими самодельными бинтами Тристран примотал крепкие ветки к раненой ноге девушки – так крепко, как только мог, стараясь не причинять ей боли. Звезда не издавала ни звука, но когда Тристран затянул последний узел слишком туго, она не удержала слабого стона.

– По-хорошему, – сказал он, – надо бы показать тебя настоящему доктору. Я ведь не хирург, в конце концов.