Neil Gaiman - Звездная пыль

И Тристран, который всегда относился к преподобному Майлзу с величайшим почтением, конечно же, согласился.

Луиза несколько театрально вздохнула и заторопилась в сторону «Седьмой сороки». Тристран нагнал ее в несколько шагов, и они пошли рядом.

– Я в самом деле очень рад тебя видеть, сестренка, – сказал он.

– Можно подумать, что мы не боялись за тебя до смерти, – сердито отозвалась девушка. – Ты со своим глупым бродяжничеством… Ты ведь даже не разбудил меня тогда, чтобы попрощаться! Отец стал сам не свой от беспокойства… А как ужасно было без тебя на Рождество! Когда мы доели гуся и пудинг, отец налил всем портвейна и поднял тост за отсутствующих друзей, а мама тут же принялась всхлипывать, как маленькая, и я, конечно, тоже разревелась, и даже папа начал сморкаться в свой лучший платок, а бабушка и дедушка Хемпстоки стали настаивать, чтобы все пускали шутихи и читали рождественские стишки, но от этого почему-то сделалось только хуже. Если честно, Тристран, ты нам все Рождество испортил.

– Извини, – ответил юноша. – Я не хотел. А куда мы сейчас идем?

– В «Седьмую сороку», – сказала Луиза. – Куда ж еще? Мистер Бромиос сказал, ты можешь воспользоваться его гостиной. Там ждет одна персона, которой надо с тобой поговорить.

И больше по дороге до трактира она не произнесла ни слова.

Тристран увидел в «Сороке» множество знакомых лиц; люди кивали, улыбались или не улыбались ему, пока он шел сквозь толпу, а потом поднимался в компании Луизы по лестнице в задней части бара в личные апартаменты мистера Бромиоса. Деревянные ступеньки скрипели у них под ногами.

Луиза внимательно смотрела на брата. Вдруг ее губы задрожали, и Тристран опомниться не успел, как девушка заключила его в объятия и сжала так крепко, что он едва мог дышать. После чего, не говоря ни слова, она развернулась и сбежала вниз по лестнице.

Тристран постучал в дверь гостиной и ступил на порог. Комнату украшало множество странных предметов, от старинных статуй до глиняных горшков. На стене висел посох, оплетенный листьями плюща – не настоящими, а искусно выкованными из какого-то темного металла. Кроме украшений, гостиная ничем не отличалась от любой комнаты подобного назначения в доме вечно занятого холостяка, которому некогда принимать гостей. Из мебели в ней присутствовал низкий диванчик, невысокий стол, на котором лежал зачитанный томик проповедей Лоренса Стерна в кожаном переплете; фортепьяно в углу; и несколько кожаных кресел, в одном из коих сидела Виктория Форестер.

Тристран расправил плечи, медленно подошел к девушке и опустился перед ней на одно колено, как некогда – на оба, в грязи деревенской дороги.

– Ох, не надо, – смущенно сказала Виктория. – Пожалуйста, встань. Почему бы тебе не присесть… Например, в то кресло? Да, вот так куда лучше.

Сквозь кружевные занавески пробивался утренний свет и озарял сзади ее каштановые волосы, обрамляя лицо Виктории золотым ореолом.

– Посмотреть на тебя, – сообщила она, – сразу видно, как ты возмужал. И твоя рука… Что у тебя с рукой?

– Я ее обжег, – объяснил Тристран. – В огне.

Сперва Виктория ничего на это не ответила, только молча смотрела на него. Потом откинулась в кресле и воззрилась куда-то в пространство. То ли на посох на стене, то ли на одну из огромных старинных статуй мистера Бромиоса. Наконец девушка заговорила:

– Я очень многое должна сказать тебе, Тристран. Но мне нелегко это сделать. Я буду очень благодарна, если ты не станешь меня перебивать, пока я не закончу. Значит, так. Первое, и пожалуй, самое важное. Я должна извиниться перед тобой. Ведь из-за моей глупости и упрямства ты отправился в опасное странствие. Я думала, что ты шутишь… ну, не совсем шутишь. Я думала, что ты обычный трусливый мальчишка и никогда не вздумаешь исполнять ни одно из своих красивых дурацких обещаний. Ты ушел, минуло несколько дней, а ты все не возвращался – и только тогда я осознала, что ты говорил серьезно. Но было уже слишком поздно. И каждый новый день… Мне приходилось просыпаться с мыслью, что я, возможно, послала тебя на смерть.

Говоря так, Виктория смотрела перед собой, и у Тристрана возникло странное чувство – постепенно переросшее в уверенность, – что эту речь девушка отрепетировала в своей голове не менее сотни раз в его отсутствие. Может, потому она и просила его не перебивать: для Виктории Форестер стало бы непосильным испытанием, вынуди ее Тристран неожиданной репликой отказаться от готового сценария.

– Так что я поступила с тобой нечестно, бедный мой мальчишка на побегушках… Хотя ты ведь больше не мальчишка на побегушках, верно?.. Я-то думала, что твои клятвы – всего лишь ребячество, и не принимала их всерьез… – Она ненадолго замолчала, стиснув руками деревянные подлокотники кресла. Пальцы ее сжались так сильно, что костяшки на них слегка покраснели, а потом даже побелели. – Теперь спроси меня, Тристран Тёрн, почему я отказалась поцеловать тебя тем вечером.

– Ты была в своем праве мне отказать, – ответил Тристран. – Я вернулся не для того, чтобы огорчать тебя, Викки. Не затем я нашел звезду, чтобы ты грустила.

Виктория склонила голову набок.

– Так ты все-таки нашел звезду, которая тогда упала?

– Ну да, – сказал юноша. – Хотя пока что я оставил ее на лугу. Но я сделал, что ты просила.

– Тогда сделай и то, о чем я прошу тебя сейчас. Спроси, почему я не поцеловала тебя тем вечером. Ведь я же, в конце концов, целовала тебя раньше, когда мы были детьми.

– Хорошо, Викки. И почему же ты меня не поцеловала?

– Потому что, – выдохнула она с огромным облегчением, – за день до того, как мы с тобой увидели упавшую звезду, Роберт попросил меня выйти за него замуж. Тем вечером, когда мы встретились, я зашла в магазин в надежде с ним повидаться и сказать, что я принимаю его предложение и теперь ему остается попросить моей руки у отца.

– Роберт? – переспросил Тристран, у которого перед глазами все поплыло.

– Роберт Мандей. Ты же работал у него в магазине.

– Мистер Мандей? – эхом отозвался Тристран. – Ты – и мистер Мандей?

– Именно так. – Наконец-то Виктория посмотрела ему в глаза. – А ты всерьез воспринял мои слова и ушел неизвестно куда на поиски звезды для меня, и не проходило дня, когда я не обзывала бы себя дурой и злодейкой. Ведь я пообещала тебе в награду свою руку, если ты вернешься со звездой. Порой я даже не знала, чего больше боюсь: что ты погибнешь где-нибудь По Ту Сторону из-за любви ко мне или что ты добьешься успеха в своем безумном предприятии и добудешь звезду, намереваясь взять меня в жены. Конечно, находились люди, которые убеждали меня не волноваться так сильно. Они считали, что ты ни за что не вернешься из тех земель – ведь ты оттуда родом, и сама твоя природа позвала тебя туда. Но все равно сердце мое не переставало тревожиться: я чувствовала, что однажды ты непременно возвратишься и предъявишь на меня права.