Андрэ Нортон - Леди Триллиума

— Ее зовут Кимбри, — сообщила Энья. — Покровительница всегда отличалась таким крепким здоровьем, что ей до сих пор не приходилось пользоваться услугами лекарей — по крайней мере, в тот период, что она прожила в этой башне. Поэтому здесь нет ни единого доктора.

Майкайла торопливо спустилась в кухню, где одна из женщин, занимавшихся выпечкой хлеба, сказала, что Кимбри отправилась в жилите супруги садовника, которая вот-вот должна была родить. Здесь, в кухне, похоже, собрались все слуги, жившие в башне. Обшей для всех темой разговора служило землетрясение и подробности того, как все они от этих подземных толчков сегодня проснулись. Майкайла послала мужчину-виспи, служившего при конюшнях, разыскать знахарку. Увидев, каким удивленным взглядом этот виспи на нее уставился, девушка вспомнила что до сих пор одета в пижаму. Она сбегала в свою комнату, натянула первую попавшуюся одежду и заспешила в прихожую поджидать врачевательницу.

Старушка появилась довольно скоро. Это была хрупкого и болезненного вида виспи с уложенными кольцом вокруг галопы длинными седеющими волосами. Впрочем, что касается здоровья знахарки, то тут можно было с уверенностью сказать, что внешность обманчива. Майкайла сообщила врачевательнице о случившемся, стараясь казаться спокойнее, чем на самом деле.

— Ну что ж, она ведь далеко уже не молода, — успокаивающе произнесла старушка, — так что нечему удивляться, что госпожу начинают преследовать возрастные болезни. Моя собственная бабушка к девяноста годам, помню, сделалась совсем немощной. Не стоит особенно пугаться: вряд ли она умрет, если жива до сих пор. От такого приступа если и умирают, то мгновенно. Весьма вероятно, что госпожа проживет еще долгие годы.

— Очень на это надеюсь, — сказала Майкайла. — Если с ней что-нибудь случится, Белой Дамой сделаюсь я, а я еще совершенно к этому не готова.

Она последовала за Кимбри вверх по лестнице. Войдя к больной, знахарка нагнулась над обмякшим телом Харамис и нащупала пульс.

— Ну что ж, пока мы больше ничего не можем для нее сделать, — сообщила она Майкайле. — Скорее всего, она будет жить и постепенно поправится, хотя, может быть, и нет; что-либо изменить мы пока не в силах.

— Но из-за чего все это произошло?

— Этого никто не знает. В таких делах разбирались древние, но до наших дней дошла лишь малая часть их мудрости.

— Но… разве мы совсем ничем не можем помочь? Такое с нею уже случалось, когда госпожа была в Цитадели, и там ее лечили ядом болотных червей.

— А знаете ли вы, в каких количествах и в каком виде его применяли? А также где нам теперь его раздобыть? — вежливым тоном спросила Кимбри.

Майкайла отрицательно покачала головой.

— Ну, если нет, тогда нам остается только запастись терпением, — проговорила старушка и добавила дружеским тоном: — Хотя порою это, пожалуй, самое трудное. И постарайтесь следить за тем, чтобы у госпожи по возможности всегда было приподнятое настроение.

Майкайла решила, что самым трудным наверняка будет обеспечить последнее. Ей отлично известно, что Харамис хуже всего переносит болезни и физическую слабость, делаясь крайне раздражительной и ворчливой. И попробуй тогда создать ей приподнятое настроение!

У Майкайлы не было сомнений, что Харамис поправится. Ей никогда не приходило в голову, что она получит свободу, если та умрет; девушка уже понимала, что такого не произойдет никогда. Она уже стала свыкаться с мыслью, что ей придется сделаться очередной Великой Волшебницей. «Но, ради всего святого, — подумала девушка, — только не теперь!»

Она вздохнула и отправилась вниз по лестнице исполнять следующую свою обязанность: сообщить все новости Узуну.

Арфа всхлипывала как дитя. Струны судорожно вздыхали.

— Я так люблю ее, — выговорил наконец Узун. — Если бы не она и не ее магия, я бы давно уже отправился к праотцам, в то неведомое будущее, в тот неизвестный мир, который ожидает нас за пределами этой жизни. Я остался здесь лишь ради нее. Если госпожи не станет, жизнь моя потеряет всякий смысл.

Майкайла старалась всеми силами успокоить старого оддлинга, хотя и сама была изрядно напугана.

— Не переживай так, Узун, она скоро поправится.

— Правда? Она ведь куда старше меня, а вся моя семья и родственники покинули сей мир уже много лет назад. Если с ней что-нибудь случится, я сделаюсь совсем одиноким.

Майкайле хотелось сказать что-то вроде: «Нет, Узун, ведь остаюсь еще я, и к тому же; если с Харамис что-нибудь случится, твои советы будут мне необходимы гораздо больше, нежели ей…» — но девушка понимала, что ее отношения с Узуном совсем другого рода, и потому предпочла обойтись без комментариев.

И тут будто и без этого мало было забот, Майкайла вспомнила, как Харамис однажды рассказала, что в момент смерти предыдущей Великой Волшебницы башня, в которой та жила, мгновенно рассыпалась и превратилась в пыль. Именно поэтому Харамис пришлось переселиться дат в это, построенное Орогастусом, здание. Майкайле очень хотелось надеяться, что с башней Харамис подобного не произойдет.

Она вдруг почувствовала себя совсем маленькой девочкой, поняла, что вот-вот готова расплакаться, что сдерживать эмоции уже почти нет сил… Но ведь для Узуна происшедшее с Харамис — такой сильный удар, такое большое горе, что от него сейчас не приходится ожидать сочувствия и понимания.

— Не плачь, Узун, — с некоторой неловкостью произнесла она, похлопывая арфу по верхней перекладине рамы, и еще раз порадовалась, что верный слову Файолон организовал починку инструмента. — Кимбри говорит, что многие в такой ситуации поправляются, а Харамис уже пережила нечто подобное, и в тот раз ей постепенно сделалось лучше. Ее бы очень огорчило, если бы она увидела тебя столь опечаленным и упавшим духом; тебе надо собраться с силами, чтобы быть готовым помочь, когда ты ей понадобишься. Иногда бывает, — хитро добавила она, вспоминая слова знахарки, — что веселая ободряющая компания служит единственной причиной того, что человек в подобной ситуации поправляется и остается жить, тогда как лишенный поддержки друзей погибает. Так что соберись с силами и ни в коем случае не плачь, когда с ней встретишься. Ее голове и нервам нужен отдых, а твои слезы только сделали бы ее несчастной.

— Ты права, — всхлипнул Узун, и струны зазвучали как падающие капли воды, — я постараюсь выглядеть жизнерадостным и оказывать ей поддержку.

— Вот и хорошо, — сказала Майкайла.

Она задумалась вдруг о том, что произойдет с Узуном. если Харамис умрет, он по-прежнему останется арфой, оживленной с помощью ее, Харамис, крови. Не рассыплется ли он в пыль точно так же, как и башня прежней волшебницы и все ее имущество? Конечно, подобный вопрос нельзя было задать самому Узуну. А что касается Харамис, то ей, разумеется, еще долго нельзя будет задавать никаких вопросов.