Илья Новак - Клинки сверкают ярко

— Эй, стойте! — взревел я. — Стоять, недомерки!

Двое гномов только успели взяться за весла, когда я остановил жеребца на краю пристани и развернулся к Лапуте. Она полулежала в двуколке, прикрыв глаза и положив голову на котомку.

— Принимайте пассажира. — Я спрыгнул на пристань. Гномы, раскрыв рты, пялились на меня. — Чего уставились? Вы пассажира тут дожидались? Да помогите же мне стащить ее!

Гномы переглянулись и одновременно пожали плечами. Один остался сидеть, а второй, кряхтя, перелез на пристань и подошел, с сомнением разглядывая Лапуту.

— Троллиха, — сказал он. — Ну да, кэп сказал, что троллиха должна прибыть. Э, да у нее ж в брюхе дырка…

— Какой ты глазастый! На вашей лоханке лекарь есть?

— Малец, не нервничай так, — посоветовал гном, помогая мне стащить Лапуту на мостовую. — Так, мамочка, осторожнее, правой ножкой, левой ножкой, так, а теперь через борт перешагни…

Лодка качнулась и чуть не зачерпнула воды, когда тело мамаши улеглось на дно между лавками.

— Тяжеленько, однако, будет ее на борт поднимать, — пробормотал гном, перешагивая через Лапуту. — Что скажешь, Шмыг?

— Да чего там… — меланхолично откликнулся другой гном, берясь за весло. — Лебедка-то у нас зачем? Поплыли, что ли?

— Подожди. — Я встал на колени и, нагнувшись вперед, ухватился за корму лодки. — Мамаша! Эй, Лапута, слышишь?

Ее глаза приоткрылись и взглянули на меня. Губы изогнулись в легкой улыбке.

— Лапута, тесак у Брома не отравленный, гоблины таким не занимаются. Судовой лекарь тебя заштопает, слышишь?

Она чуть кивнула.

— Ладно вам нежничать, — сказал гном. — Все, Шмыга, давай…

Весла опустились в воду, лодка начала отплывать, и, отпустив корму, я сказал опять закрывшей глаза Лапуте:

— Значит, прощай, мамаша.

— Кто его знает, — тихо откликнулась она. — Может, мы с тобой еще и увидимся, Джанки.

Я еще раз окинул взглядом площадь и стражников у ворот. Горожан не видно, все попрятались или сбежали. Сгущались вечерние тени, небо посерело, и стало прохладно. Я холода не чувствовал, мне было жарко.

Жеребец ощущал мое напряжение и перебирал ногами, тихо постукивая копытами по мостовой. Я похлопал его по горячему боку.

Самострела мы не достали, но лук и аккуратно смотанная веревка висели на спине вместе с саблями и длинной палкой, один конец которой был обмотан просмоленным тряпьем. На поясе болталась сумка.

Я достал небольшую бутыль, крепко сжал ее горлышко в правой руке и несколько раз глубоко вздохнул.

Тишина висела над площадью, Большой Дом безмолвно возвышался над ней. Фигуры стражников застыли у ворот. Ветер подул сильнее, потом стих.

Я вдавил каблуки в бока жеребца.

Громкий стук копыт разнесся над площадью, и стражники тут же развернулись к нам. Жеребец скакал не прямо к воротам, а наискось. Впереди раздался предостерегающий крик. Я пригнулся, одной рукой вцепился в гриву, а другую, с бутылкой, отвел назад. Мы преодолели уже половину расстояния от края площади до ворот.

Стражники подняли самострелы, целясь. Рядом коротко свистнула стрела, за ней вторая. Ворота уже близко, стрелы свистели непрерывно. Жеребец вдруг громко и яростно заржал, будто взвыл. Я швырнул бутылку, дернул поводья, резко поворачивая его, и выпрямился в седле.

Между моей грудью и шеей жеребца пролетела стрела, а потом мы развернулись так, что ворота и стражники стали невидны.

Ворота взорвались.

Хотя я теперь сидел к ним спиной, свет почти ослепил. Грохот раскатился по площади и мгновенно настиг нас. Меня ударило в спину, я наклонился, а круп жеребца приподняло так, что мне показалось, будто он бежит только на передней паре ног, поджав задние.

Волны грохота слились в звуковой вал, затопивший город. В разных местах на крышах брошенных домов взорвались комки жабьей икры, поднялись столбы пламени и дыма. Вот что такое связанная жабья икра. Если какое-то ее количество даже недолго составляет единую массу, то потом в течение определенного времени взрыв любой ее части означает взрыв и всего остального, пусть даже разбросанного на большое расстояние.

Когда жеребец влетел на одну из отходящих от площади улиц, обломки все еще падали. Цирюльня Дитена Графопыла — ее крыша была одной из тех, к которым я прилепил икру, — превратилась в черную дымящуюся проплешину, окруженную развороченными камнями мостовой.

Я хорошо рассчитал время. За прошедший срок та часть икры, что дали мне лепреконы, успела «отвязаться» от икры в мешке, доставшейся Плазмоди Песчаному. Но внутри себя она все еще была связана. Содержимое мешка, где бы оно ни находилось сейчас, не взорвалось, в отличие от того, чем со мной расплатились Грецки.

Мы пронеслись через квартал. Грохот стих, но его отголоски все еще гуляли по улицам, в разных частях Кадиллиц столбы дыма поднимались к небу. В некоторых домах зажегся свет, я видел снующие за окнами фигуры тех, кто пока остался в городе.

Жеребец опять заржал, теперь жалобно. Мы неслись по нужной улице, и я натянул поводья, останавливая его. Он упал. Я успел выдернуть ногу из стремени, перебросил ее через спину жеребца и спрыгнул. Сабли забряцали о камни, перекувыркнувшись, я встал на колени. Он лежал на боку, дергая ногами. Из шеи торчала стрела. Только кошачий жеребец смог столько проскакать с такой раной.

Я вскочил и побежал к дому. В последний момент выставил вперед плечо и вместе с дверью ввалился внутрь «Неблагого Двора».

Видно было, что закрыт он уже давно — пыль и тишина кругом. Распахнув дверь в игорный зал, я перепрыгнул через стойку, на ходу выхватил саблю и вонзил клинок в щель между паркетинами.

Столько раз за последний день я представлял, как преодолеваю этот путь, столько раз вспоминал изгибы коридоров, что теперь бежал, не задумываясь о направлении. Зажженный от огнива факел горел ярко, а препятствие возникло только один раз — я увидел сначала множество блестящих глаз, а затем услышал шорох лапок. Крысы выбежали навстречу, пришлось остановиться. Они покидали ту часть подземелий, над которой находился центр города. Это длилось минуту, а потом они исчезли, и я опять побежал. Коридор закончился, свет факела озарил пещеру, каменные столбы, алтарь и основание винтовой лестницы, тоже высеченной из камня. Ее верхняя часть обвалилась, вокруг все еще лежали трупы тех, кто погиб здесь полгода назад.

Я пересек пещеру и приложил ладонь к дальней стене. Гул и плеск, довольно громкие. Кивнув, я бегом взобрался на лестницу, положил факел у своих ног, снял со спины лук и посмотрел вверх.

В потолке зияла прореха, сквозь нее виднелись уложенные вдоль и поперек доски и широкие квадраты пустого пространства между ними. Я прицелился и спустил тетиву.