Андрей Николаев - Врата Атлантиды

Под окном остановилась машина, послышалась перебранка. Звонкий голос Анюты выделялся на фоне мужских голосов.

Внизу хлопнула дверь, послышался быстрый перестук каблучков по лестнице.

— Ау, где ты, мой ненаглядный гений?

— Здесь я, — подал голос Корсаков, — любуюсь твоим наследством.

— А я кресло привезла, — похвасталась Анюта. — Сейчас мужики его внесут. Если в дверь пройдет.

Они вышли в холл. Грузчики, кряхтя и ругаясь вполголоса, тащили по лестнице огромное кресло.

— Куда ставить-то? — спросил небритый мужик в голубенькой панамке.

— Сюда, в спальню, — показала Анюта.

— Нет уж, — решительно воспротивился Корсаков, — там и так не развернешься. Ставьте здесь, к стене.

Мужики поставили кресло, куда велели, Анюта рассчиталась с ними, уселась, подобрала ноги и победно посмотрела на Корсакова.

— Как тебе?

— Прелестно, — пробормотал тот, разглядывая потертый плюш. — Зачем оно нам?

— Надо же тебе где-то отдыхать, когда ты пишешь. Смотри, какое удобное, мягкое, старинное.

— Что старинное, никто не спорит, — согласился Игорь. — И клопы в нем уже потеряли счет своим поколениям.

— Ой! — Анюта взвизгнула и вскочила на ноги. — Ты что, серьезно? Там могут быть клопы?

— Вполне. И тараканы. Любишь тараканов?

— Мы его выбросим, — решительно сказала девушка, — прямо сейчас!

— Ну уж нет! — Корсаков расположился в кресле, закинул ногу на ногу.

Было действительно удобно.

— Я вчера картину продал. Желаю отметить это событие…

— Ты вчера уже отметил.

— То было вчера. Не мог же я обмануть ожидания коллег.

— Ладно. Тогда распределим обязанности. Я иду в душ, а ты накрываешь на стол. Потом ты просишь прощения за то, что вчера позорно напился, а я тебя прощаю. Там, под балдахином, — Анюта показала пальчиком на спальню, — тебе будет даровано полное прощение.

— Балдахина нет и больше никогда не будет. Сегодня ночью он набросился на меня и чуть не задушил. И фанеры на окне не будет. А прощенья просить я согласен.

— А как же интим? — Анюта заглянула в спальню.

— Интим создается прежде всего в голове. — Корсаков назидательно поднял палец. — И вообще, я желаю просить прощения! Это так редко со мной случается, что если ты не поспешишь в душ, желание пропадет минимум до вечера.

— Уже бегу, — Анюта направилась к креслу, в котором он сидел, на ходу расстегивая блузку. — Только поцелуй меня. — Она уселась к Игорю на колени и взъерошила волосы.

Он обнял ее и припал долгим поцелуем к ямочке между ключиц. Анюта, вздохнув, откинулась назад. Он распахнул на ней блузку, снял с плеча бретельку бюстгальтера, коснулся губами груди.

— Ты так и не понял, зачем я купила это огромное кресло? — спросила она шепотом.

— Теперь понял…

В дверь внизу грохнули кулаком. Анюта вздрогнула, попыталась высвободиться.

— Сиди спокойно, — сказал Корсаков, спуская вторую бретельку. — Нас нет. Мы погибли, нас придушил балдахин, мы утонули в джакузи, слившись в пароксизме страсти. — Кто-то стал уже всерьез ломиться в двери, и он с досадой покачал головой: — Никакой личной жизни. Иди в душ, — он столкнул Анюту с колен, — а я пойду, набью морду этому мерзавцу.

Он спустился по полутемной лестнице, которая освещалась только сверху, из холла, а окно под потолком было слишком маленьким и к тому же замазано побелкой после ремонта. Корсаков посмотрел в глазок, который по настоянию Александра Александровича врезали в дверь, и ничего не увидел. С улицы кто-то прикрыл глазок ладонью или еще чем-то.

— Кого там черт несет? — сказал Корсаков громко, так чтобы услышали с той стороны, и стал отпирать дверь.

Он был уверен, что кто-то из арбатских знакомых пришел продолжить вчерашнее веселье. На улице молчали. Игорь распахнул дверь и на мгновение ослеп от яркого солнечного света. С улицы протянулась здоровенная лапа, вытащила его и прижала к мощной груди, одетой в веселую маечку с призывом: «Time is many — kiss me quickly» Время — деньги, целуй меня быстрей!.

— Что, ваше сиятельство, своих не узнаем? Домовладельцем заделались?

— Паша, шутки твои, как у того боцмана, дурацкие, — выдавил Корсаков, трепыхаясь в объятиях Павла Воскобойникова. — Пусти, злодей, опять ребра сломаешь.

— В прошлый раз не я ломал, не ври!

— Марина! — Корсаков увидел стоявшую за спиной Пашки девушку. — Скажите ему, чтобы прекратил хулиганить.

— Ничего не могу поделать, Игорь, — развела руками Марина, — он с утра только и мечтает, как прижмет вас к своей груди.

Наконец Корсаков вырвался из стальных объятий.

— Ты как меня нашел?

— Сашка-Акварель навел, — подмигнул Павел. — Так и сказал: у Игорька теперь собственный особняк из двух этажей.

— А что в особняке всего две комнаты, он не сообщил? — поинтересовался Корсаков. — Марина, чертовски рад вас видеть. А где машина? Вы же хотели новую покупать.

— Вон стоит! — Воскобойников с гордостью показал белую «Ниву», стоявшую на противоположной стороне переулка. — Хороша?

— Хороша. Рад за вас. Однако обмыть бы не мешало… — Корсаков вопросительно взглянул на Марину: после того, как у Воскобойникова был сердечный приступ, она взяла с него слово, что пить он не будет.

— Ладно уж, — сказала девушка, — ради такого случая сто грамм сухого не повредит.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Корсаков. — Прошу, гости дорогие! — Он приглашающе отступил в сторону.

Воскобойников и Марина прошли в дом. Игорь запер дверь и стал подниматься следом.

— А чего так темно? — выразил неудовольствие Павел.

— Свет впереди видишь? Вот и топай. Осторожно, — Корсаков поддержал Марину, — здесь ступенька выщерблена.

— Ну-ка, ну-ка, — бормотал Воскобойников, — как тут наш гений устроился? О-о-о… — он развел руки перед великолепием хрустальной люстры, старинного кресла и посудомоечной машины, — вот это я понимаю — есть у человека художественный вкус. Он или есть, или его нет и никакими институтами его не привьешь.

— Ладно тебе издеваться, — проворчал Корсаков.

— А здесь что? — Павел шагнул в спальню. — Ну, нет слов! Кровать с балдахином! Марина, ты слышишь? У него кровать с балдахином! А где сам балдахин? А, вот валяется. Телевизор какой, окно с видом на Москву, — без устали перечислял Воскобойников достоинства жилища, — ба-а-а, картина! Какая прелесть! А я то думал, когда же в тебе проснется настоящий художник…

— Картина не моя, — поспешил сказать Корсаков, — но об этом потом. Марина, вы присаживайтесь. Сок или пиво хотите?

— Только не пиво, — Марина, в легком сарафане, заглянула в спальню, вернулась в холл и стала рассматривать висевшие на стенах картины.

Воскобойников плюхнулся в антикварное кресло, вольготно раскинулся в нем и одобрительно кивнул.