Ник О`Донохью - Под Знаком Исцеления

— Именно. — Протера поднял палец, чтобы привлечь внимание своих гостей к этому важному обстоятельству. — Однако, будучи врачом, а не физиком, она не отдавала себе отчета в том, что эффект носит географический, а не физиологический характер.

Последовало молчание: собравшиеся старались понята все значение сказанного Протерой.

— Хрис, — неожиданно с тоской произнес Кружка.

— По правде говоря. — ответил Протера серьезно, — я предполагаю, что, если бы он вернулся домой, у него очень скоро появились бы те же симптомы, что и раньше, — болезнь Альцгеймера и все прочее. Конечно, — продолжал он, — это всего лишь умозаключение, а не подтвержденный экспериментально факт. Это не тот случай, когда можно ставить опыты.

— Конечно, нет, — подтвердил грифон, а Кружка добавил:

— Я никогда не допустил бы этого.

— Да. Что ж, если ни у кого нет никаких соображений, как можно было бы проверить эффект поля Перекрестка, мне кажется, наша сегодняшняя тема исчерпана.

— На один раз вполне достаточно. — Кружка поднялся. — Я не хотел бы показаться невежливым, молодой… э-э… профессор, но мне нужно вернуться к себе в гостиницу. — Он протянул руку Бидж.

Она покачала головой:

— Я еще немного задержусь: я должна передать профессору Протере записи своих наблюдений.

— Эстебану, — поправил он ее, смеясь.

— Постараюсь не забывать, — ответила Бидж с некоторым сомнением. — Я прекрасно доберусь и одна, — заверила она Кружку.

— Тогда мы, пожалуй, пойдем, — заключил трактирщик. Бидж наблюдала за хозяином: он явно заметил это «мы».

Грифон поднялся. Кружка поклонился Протере:

— Спасибо за угощение и особое спасибо за рисунок. Вы превосходно нас приняли, как и следовало ожидать. Протера с улыбкой тоже поклонился:

— За мной долг по отношению к Перекрестку. Я бывал его гостем много раз.

Когда Кружка и грифон ушли, Протера еще некоторое время смотрел в окно им вслед.

— Я дал им пищу для размышлений, верно?

— И мне тоже. — Бидж протянула ему свою тетрадь с записями. — Мне хотелось бы еще кое-что с вами обсудить.

— Буду только рад. — Протера принес чайник со свежезаваренным чаем. — И что же, — спросил он с любопытством, но без всякой настороженности, — вы обо мне думаете?

Бидж задумалась и долго молчала.

— Неужели ответ будет таким неблагоприятным? — сказал он наконец. — Доктор Воган, если бы я предполагал, что вам будет неловко отвечать, я не стал бы спрашивать.

— Ох, нет. — Благодаря его непониманию она нашла нужные слова. — На самом деле я вас очень высоко ценю. Думая же о своей собственной жизни, — она запнулась, — я не могу не чувствовать по отношению к вам восхищения.

Протера с улыбкой подал ей чашку чая. Взяв ее у него, Бидж выпалила:

— Доктор Протера, почему в любви всегда все так запутано?

— Ну, мне кажется, ответ очевиден. — Он помешал свой чай. — Женщины, которые ищут любви, находят мужчин, которым нужен лишь секс. Женщины чаще всего стремятся к приправленной сексом любви, мужчины — к сексу с любовными добавками. Наш вид ведет себя довольно глупо. Когда-нибудь изучение половых различий прояснит вопрос. А пока мы ссоримся, плачем и пишем стихи.

Грифоны, — добавил он, — сражаются друг с другом, никогда не плачут, а стихи только читают. Если бы можно было представить себе вид, основным занятием которого является отрицание, участь грифонов заслуживала бы сожаления. Однако я скорее склонен считать, что отрицание является привилегией лишь одного из полов. — И со многими грифонами вы знакомы? Протера в задумчивости нахмурил брови.

— Более или менее близко только с одним. Я, правда, встречал и других, когда устанавливал в горах сейсмические датчики. Это, правда, оказалось совсем бесполезным: природа Перекрестка оказывает на землетрясения умиротворяющий эффект… Но скажите, Бидж, приходилось ли вам встречать грифонов-самок?

Ответ на этот вопрос представлялся Бидж очевидным.

— Но… — Она пожала плечами. — Думаю, что да. Да, я уверена.

Протера улыбнулся:

— Когда кто-то говорит «да» два раза и добавляет, что уверен, часто оказывается, что уверенность на самом деле отсутствует. Почему вы считаете, что встреченный вами грифон был самкой?

— Он был меньше и имел более высокий голос… — Бидж умолкла, глядя, как Протера поправляет свое кимоно — гораздо более роскошное, подумала она с завистью, чем какой-нибудь из ее домашних нарядов. — Впрочем, верно: я заметила только косвенные признаки пола.

— Так что вы на самом деле не обследовали его?

— Никто не рискнет осматривать незнакомого грифона, — ответила Бидж несколько наставительно, — без его на то согласия. Во всяком случае, более одного раза. Но если среди них нет самок, — добавила она тихо, — то как же, по-вашему, они размножаются?

— Ну… Во-первых, они делают это чрезвычайно скрытно — как мне известно по наблюдениям. Во-вторых, они очень этого стыдятся — такой вывод я сделал по некоторым их высказываниям.

Протера посмотрел на Бидж блестящими, как у Старого Морехода note 11, глазами:

— И я подозреваю, хоть и не могу доказать, каков механизм этого. Возможно, я сейчас единственный человек на Перекрестке, кто мог бы догадаться, хоть мне это и не льстит.

Бидж предпочла сменить тему:

— Как случилось, что вы оказались таким превосходным фехтовальщиком?

— Когда я был молод, — ответил он с готовностью, — я учился в Лиме. Мои привычки не привлекли бы к себе особого внимания в Рио, но в.тех краях я был… исключением. Мне дважды ломали нос, один раз — ребро.

Его тон изменился. Бидж было ясно, что следующее признание далось ему нелегко, как бы ни старался он это скрыть.

— У меня был замечательный дядюшка — фермер, который всю свою жизнь воевал с соседями. Он учил меня: всегда нужно узнавать войну, когда сталкиваешься с нею. Так вот, в Лиме я понял: это война. Я занялся фехтованием в колледже, дополнительно стал изучать боевые искусства, а боксу меня обучил приятель-кубинец, почти профессионал.

Когда на меня снова напали, — закончил Протера холодно, не глядя на Бидж, — двое моих противников получили сотрясение мозга и переломы костей носа, а один из них остался хромым на всю жизнь. Триумф, не правда ли?

Бидж молча смотрела на него. Сейчас Протера казался очень юным и очень несчастным.

— Я смотрел, как они лежат на камнях, — сказал он без всякой попытки притвориться бесчувственным, — один сжимал искалеченное колено, другой плакал, — и понял, что никогда больше не буду участвовать в драке. Я не прекратил тренировок — но теперь уже не только как боец, но в первую очередь как дипломат, мастер стратегии, исследователь и шпион. Я не добился бы и половины успеха, если бы не память о той ночи. Два года назад одна женщина спросила, что заставляет меня быть столь осторожным с публикацией результатов исследований. Я подумал тогда, хоть и не сказал ей, — что это тоже следствие той драки, воспоминание о пьяном юнце, ползущем по булыжникам мостовой, ничего не видя от заливающей лицо крови.