Вадим Проскурин - Золотой цверг

– Разве Ибрагим не враг Багрова?

– Ибрагим еще сам не знает. Он еще ничего не решил.

– Если он отдаст вещь Багрову, он станет вавусосо?

– Не знаю. Багров убил много друзей Ибрагима и теперь вряд ли Ибрагим станет вавусосо Багрова. Но Ибрагим может решить, что это меньшее зло, и если он так решит, он пойдет служить братству.

– Не понимаю я вашу этику, – вздохнул Говелойс. – У нас все просто – если убили друга, надо мстить, а если не хочешь мстить, от убитого надо отречься. Но тогда от тебя отрекутся все остальные друзья, и, если ты этого не хочешь, ты не должен отрекаться от друга, а должен мстить. Если бы кто-то убил Фесезла, я бы даже не думал, мстить или не мстить. Я понимаю, что слишком слаб, чтобы мстить, но я лучше умру, чем покроюсь позором.

– Чтобы в другой жизни тебе было счастье? – предположил Якадзуно.

– Другой жизни нет, – Говелойс посмотрел на Якадзуно как на идиота. – Я знаю, вы, люди, верите, что после смерти будет другая жизнь, но мы, вызуэ, в это не верим. Есть правила, по которым надо жить, и если ты их нарушишь, тебе будет плохо. Все просто.

– А если ты умрешь, соблюдая правила, тебе будет хорошо?

– Если ты умрешь, тебе не будет никак. Но если ты выживешь, нарушив правила, тебе будет плохо. Лучше никак, чем плохо.

– Эти правила неизменны?

– Езойлаказ вызуэ могут менять правила. Только ты не узнаешь, что ты езойл, пока не изменишь правила и пока другие вызуэ не примут твои изменения. Большинство тех, кто меняет правила, становятся сузухахсойлвой и покрываются позором. Лишь единицы получают суйловойз.

– Наверное, поэтому ваши правила так редко меняются.

– Наверное, – согласился Говелойс. – Возможно, поэтому мы и не умеем делать аккумуляторы и пистолеты. Но зато мы не нюхаем осш и у нас почти не бывает сумасшедших. Мы счастливее, чем вы.

– Зато мы сильнее.

– Наши пути разные.

– Это точно.

– Хорошо, что мы понимаем друг друга. Только я не понимаю, зачем Анатолий отпустил Дэйна. Вы, люди, всегда стремитесь к лучшему, лучше было убить его, чтобы не бояться снова приехать в Олимп.

– Ты знаешь, – Якадзуно с трудом подбирал слова, – у нас, людей, тоже иногда бывает, что лучше никак, чем плохо. Я бы не позволил Анатолию убить Дэйна.

– Он гораздо сильнее тебя, ты не можешь ему не позволять.

– Могу. Если он убьет Дэйна, я не буду идти с ним, ему придется или оставить меня, или убить. Он это понял и решил, что это еще хуже, чем оставить Дэйна живым.

– Но почему? Что запрещает тебе убить врага?

– Дэйн не враг мне. Когда я приехал на Гефест, он меня встретил, помогал мне, мы вместе работали, и мы нашли… гм… эту вещь. Дэйн нашел Ибрагима, он сильно помог ему, да, наше дело ничем не закончилось, но это не важно. Дэйн нам помог, и в том, что мы не смогли остановить революцию, нет его вины. Да, Дэйн принял неправильное решение, но он имеет право принимать неправильные решения. Каждый человек имеет право ошибаться, и я не вправе упрекать его и не должен ему мешать.

– Даже если его путь пересекается с твоим?

– Пока наши пути не пересекаются. Но даже если и пересекаются, кто знает, кто из нас прав – он или я?

– Ты не должен так думать. Если ты сомневаешься в своем пути, ты не сможешь идти.

– А если ты никогда не сомневаешься, ты пойдешь не туда.

– Лучше пойти не туда, чем не идти никуда. Потому что когда ты идешь, ты согреваешься и разминаешь ноги.

– А по-моему, лучше не идти никуда, чем уйти в такое место, откуда нельзя вернуться.

– У нас разные пути, – снова сказал Говелойс. – Мы никогда не поймем друг друга.

– Но мы можем жить рядом.

– Да, – согласился Говелойс, – мы можем жить рядом.

– Привет, Джон! – Дзимбээ оглядел кабинет Рамиреса и просвистел нечто восхищенное. – Я смотрю, ты здорово устроился.

– Садись, друг. – Рамирес, казалось, воплощал собой предельную степень радушия. – Проходи, садись. Амброзии не желаешь?

– Разве ее не запретили до особого распоряжения? Рамирес раздраженно махнул рукой:

– Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Если два старых друга, встретившись, не могут пропустить по стаканчику, эта революция никуда не годится.

– И это говорит наш главный идеолог, – хихикнул Дзимбээ.

Если бы Рамирес не был негром, он бы покраснел.

– Да иди ты, – смущенно пробормотал он. – Скажешь тоже, главный идеолог…

– Я смотрел твою речь по телевизору, – сказал Дзимбээ, – очень впечатляет. Я честно говорю, без всякой лести, на самом деле впечатляет. Багров отдыхает.

– Да ну тебя! Сравнил хрен с редькой… то есть я не то имею в виду…

Дзимбээ рассмеялся.

– Не грузись, Джон, – сказал он, – это я так, прикалываюсь. Ты знаешь, я очень рад, что у тебя все так хорошо пошло. После той истории я боялся, что вождь спустит на тебя всех собак. Очень хорошо, что он не стал торопиться. Ты молодец, – Джон, ты уже принес столько пользы, что… да наши дети тебе памятник поставят!

Рамирес совсем засмущался.

– Да ладно тебе, – пробормотал он. – Лучше скажи, как у тебя дела.

– Первый зам у Сингха. Работы много, но не жалуюсь.

– И как борьба на невидимом фронте?

– Могло быть и хуже.

– Что, совсем плохо?

– Да нет, не совсем… но ничего особо хорошего тоже пока нет. Знаешь, что с твоей статуей?

– Что?

– Совсем не знаешь?

– Совсем.

– Она в руках СПБ.

– Что?!

– Что слышал. Ее задержали на таможне, начальник таможни – наш человек, мы не стали ее забирать до выступления, а потом оказалось, что там подделка. Снаружи медно-цинковый сплав, внутри хлорид бария.

– А начинка куда делась?

– Офицер СПБ по имени Ибрагим Бахтияр зашел на таможню за пару дней до выступления и подменил статую.

– Кто его впустил?

– Агент. У них были агенты на таможне.

– И что теперь?

– Пока ничего. Я сейчас занимаюсь этим делом.

– Хочешь меня допросить?

– Придется.

– Спрашивай.

– Кто знал о статуе, кроме тебя?

– Вся наша ячейка.

– Еще?

– Сингх.

– Еще?

– На Гефесте – больше никто. На Деметре – Багров, Ногами, наверное, кто-то еще из ЦРК.

– Что знал Ратников?

– Я ничего ему не говорил, но он что-то заподозрил, я сам не понимаю, что именно. Он пошел консультироваться в университет и узнал, что статую делали не цверги. Потом он отправился на Деметру, и я не знаю, что было дальше.

– Здесь он на тебя не выходил?

– Нет.

– Если он вдруг позвонит или если ты его встретишь, обязательно дай мне знать.

– Обязательно.

– Ты знаешь Якадзуно Мусусимару?

– Я знаю Хируки Мусусимару, это главный юрист VII на Гефесте

– Якадзуно – его сын. Не сталкивался с ним?

– Нет. А что?

– Он на Деметре.

– И что?

– Он ехал в одном купе с Ратниковым.

– Ого! Думаешь, Хируки что-то заподозрил и отправил сына проследить за Ратниковым?