Вадим Проскурин - То что не должно происходить

Итак, три года назад Юлия Георгиевна купила на рынке, а может, и в супермаркете, кусок зараженной говядины. Дочка, очевидно, дома не ужинала, а вот папа с мамой с удовольствием поели натурального мяса. Возможно, они ели бифштекс, а может быть, это были котлеты, теперь это совершенно не важно. Важно то, что через неделю папа умер очень неприятной смертью, а маму врачи сумели спасти. Это они считают, что сумели спасти, по-моему, лучше бы не спасали, а сама Юлия Георгиевна уже три года ничего не считает, потому что физически не способна что-либо считать. Через два месяца дочка сделала себе обратимую стерильность в маленькой частной клинике. Я готов поспорить на что угодно, что к этому времени она уже трудилась в борделе.

Ну и что мне делать со всем этим? Я подумал, что настало время сделать что-нибудь хорошее. Позавчера я размышлял, что могу сделать полезного в народном хозяйстве, почему бы не попробовать свои силы здесь и сейчас. Я мысленно обратился к тому, что живет в центре моего мозга, и потребовал, чтобы Маринкина мама была здорова. Потом я вспомнил многочисленные сказки про исполнение желаний и поспешно добавил: без значительных побочных эффектов.

Я вышел из сети и вошел в нее снова, на этот раз как обычный рядовой пользователь, отключив свои необычные способности. Я написал Маринке короткое письмо, в котором извинился за произошедшее сегодня. Я подумал, не стоит ли написать, что я, кажется, влюбился, но решил, что еще не время. Сначала надо разобраться в своих чувствах.

Ответ пришел через считанные минуты. Мои извинения были приняты, Маринка на меня больше не злится, и вообще, она вела себя как дура. Короче говоря, инцидент исчерпан.

Те две пары, что были в четверг, упоминания не заслуживают ибо на них не произошло абсолютно ничего интересного.

В перерыве я подошел к Маринке и еще раз извинился, на этот раз устно. Она приняла мои извинения, но выглядела при этом непривычно задумчиво, даже немного подавленно. Я спросил, что с ней случилось, она сказала, что ничего. Потом, подумав и помолчав, она предложила сходить после занятий в беседку. Я согласился.

По дороге в беседку Маринка купила пол-литра джин-тоника. Я удивился. В принципе, в беседку не запрещается приходить со своей выпивкой, но это считается очень дурным тоном. И то, что она выбрала джин-тоник… я не ожидал этого от нее. Маринка не похожа на девушек, которые любят джин-тоник, она не злоупотребляет косметикой, не носит одежду попугайской расцветки и в ее глазах виден нормальный человеческий интеллект.

Я взял себе кружку «Мадам Бочкиной» и пачку фисташек. Я хотел угостить Маринку эмэндэмсами, но она отказалась. Мы сели за столик и воцарилось неловкое молчание, как в тот воскресный день, когда мы сидели за пивом и не знали, как предложить друг другу переместиться в постель, не показавшись при этом персонажами неприличного анекдота. Господи, с тех пор прошло всего четыре дня, невозможно поверить!

Маринка достала из кармана пачку Marlboro lights и закурила, я и не знал, что она курит. Она сделала пару затяжек и начала говорить, часто прерываясь, чтобы затянуться или отхлебнуть из банки. Пока она говорила, она успела выкурить две сигареты, а ее банка джин-тоника совершенно опустела. Я дернулся было, чтобы купить ей пива, но передумал. Меня заворожила ее речь, раньше я думал, что так говорят только в женских романах. Но, оказывается, такое бывает и в жизни, причем выглядит это не так пошло, как могло бы показаться. Итак, Маринка начала говорить:

– Знаешь, Игорь, мне кажется, ты очень необычный человек. Не знаю, что в тебе странного, но я это чувствую, хотя словами объяснить не могу. Извини, я говорю сумбурно, ты, скорее всего, ничего не поймешь, но мне надо это кому-то сказать. А может, ты и поймешь, пусть и не все, но хоть что-то.

Мне надо кому-то выговориться, уже несколько лет. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Я живу, я работаю, я учусь, веду домашнее хозяйство, смотрю фильмы, играю в игры, но мне часто кажется, что это не я. Будто я смотрю фильм про свою собственную жизнь и это так… отстраненно, что ли… Мне кажется, что жизнь идет как-то иначе, будто я играю в «Цивилизацию», нажала Save, поиграла еще немного и понимаю, что где-то сделала что-то не то, что надо восстанавливаться, но нажимать Load почему-то не хочется, и я смотрю, что будет дальше, зная, что нажать Load никогда не поздно. Только в жизни я не знаю, как нажать Load.

Я действительно проститутка. Уже три года. Вначале работала в реале, теперь – в виртуальности. Не бойся, я незаразна, уже больше года я работаю только в виртуальности. С тех пор, кстати, у меня не было ни одного мужчины в реале. Правда, странно, – проститутка страдает от полового воздержания? Моя жизнь вообще очень странная с тех пор, как умерли родители.

Тогда мне было пятнадцать лет, я училась в десятом классе, мы с классом пошли на майские праздники в поход на Истру, а когда вернулись, папа был уже мертв. Я отключила радиоприставку, мы все отключили мобильную связь, это было как правило игры. Мы как бы играли в пионеров-первопроходцев, делали вид, будто на тысячу километров вокруг никого нет, будто нас окружает не подмосковный лес, где пустых бутылок больше чем грибов, а что-то далекое, сибирская тайга, что ли…

Мама успела вызвать скорую, они приехали, но ничего сделать не смогли. Да, они сохранили маме жизнь, но я часто думаю, лучше бы они вообще ничего не делали. У них с папой было коровье бешенство, прион пятого класса вирулентности. Когда я пришла домой, квартира была опечатана. Ее полностью дезактивировали, часть вещей уничтожили, а то, что осталось, воняло так, что я больше не могла там жить.

То, что моя мама выжила – настоящее чудо. Обычно прион пятого класса убивает за считанные часы, причем больной даже не успевает понять, что он болен. Они с папой пили вино. А когда прион поступает в организм вместе с алкоголем, все симптомы списываются на опьянение. Хочется лечь поспать, кажется, что все пройдет, но ты больше не просыпаешься. А если ты просыпаешься и понимаешь, что надо вызвать скорую, ты уже не можешь говорить и почти не можешь думать. Мама все-таки вызвала скорую, это мне сказали врачи, они искренне считали, что ей повезло. А по-моему, лучше умереть, чем так жить.

Когда я впервые увидела ее в больнице, мне было так страшно… Я знала, что такое коровье бешенство, я знала, что мозг физически разрушается, что это хуже, чем обычное бешенство, но одно дело знать, а другое – видеть своими глазами. Мне казалось, что все будет, как это обычно бывает в больницах – мама лежит в постели, я подхожу к ней, присаживаюсь рядом, она говорит что-то ободрительное, вроде того что не расстраивайся, я выздоровею, все будет хорошо. Я говорю, конечно, мама, все будет хорошо, я раскрываю сумку, вытаскиваю всякие там фрукты, другие вещи, мы говорим о пустяках, она спрашивает, как было в походе, я рассказываю, естественно не о том, как мы курили анашу и не о том, что меня два раза трахнули, а о том, как мы шли по лесу с рюкзаками, и сидели у костра, и пели песни, и как все это было прекрасно.