Маргарет Уэйс - Судьба Темного Меча

— Благодарю вас, ваша светлость, — пробормотал Сарьон, смущенный таким вниманием. — За ваше здоровье! — Он отхлебнул вина. Прекрасный, тонкий вкус напитка напомнил ему о придворной жизни в Мерилоне.

— Я хотел бы поговорить с вами о Джораме, отец, — сказал Гаральд, поудобнее устраиваясь на травяном ковре. Принц лег, опираясь на локоть, так чтобы смотреть прямо на каталиста и чтобы при этом его собственное лицо оказалось в тени.

— Вы прямолинейны, милорд, — сказал Сарьон и улыбнулся уголками рта.

— Да, мне иногда присущ такой недостаток, — согласился Гаральд и тоже улыбнулся, перебирая пальцами траву. — По крайней мере, так говорит мой отец. Он говорит, что я пугаю людей, напрыгивая на них, словно кот, в то время как следовало бы подкрасться незаметно, сзади, исподтишка.

— Я охотно расскажу вам то, что знаю об этом юноше, милорд, — сказал Сарьон и посмотрел на спящего по ту сторону костра Джорама. — О его детстве я узнал со слов других людей, но не вижу причины им не верить.

Каталист стал рассказывать о суровом, необычном воспитании, которое получил Джорам. Принц слушал как зачарованный, молча, внимательно и сосредоточенно.

— Нет никаких сомнений, что Анджа была безумна, ваша светлость, — со вздохом сказал Сарьон. — На ее долю выпало суровое, ужасное испытание. У нее на глазах человек, которого она любила...

— Отец Джорама, каталист? — уточнил принц.

— Э-э... да, милорд. — Сарьон закашлялся и вынужден был прочистить горло, прежде чем продолжить рассказ. — Каталист. Она видела, как его осудили на Превращение. Вы когда-нибудь видели такую казнь, ваше высочество? — Каталист посмотрел прямо в глаза принцу.

— Нет, — ответил Гаральд и покачал головой. — И, Олмин свидетель, не хотел бы когда-нибудь увидеть.

— Молитесь, чтобы не увидеть, милорд, — сказал Сарьон, повернулся и стал смотреть на пляшущие языки пламени в костре. — Я видел такую казнь. Вообще-то я видел, как приводили в исполнение приговор отцу Джорама — но тогда, конечно, я еще об этом не знал. Как причудлива судьба... — сказал каталист и надолго замолчал.

Принц тронул его за руку.

— Отец?

— Что? — Сарьон как будто очнулся. — А, да. — Он вздрогнул и поплотнее завернулся в рясу. — Это ужасная казнь. В древнем мире, как говорят, людей за тяжкие преступления осуждали на смерть. Мы считаем это варварством и дикостью, с чем я совершенно согласен. Но иногда мне кажется, что смерть — гораздо более милосердное наказание, чем некоторые наши цивилизованные казни.

— Я видел, как человека посылают за Грань, — тихо сказал принц. — Это была женщина. Да, точно, женщина. Я тогда был еще маленьким мальчиком. Отец взял меня с собой. Тогда я впервые в жизни путешествовал по Коридорам. Меня так очаровало само путешествие, что я совершенно не обратил внимания на его цель, хотя отец наверняка старался подготовить меня к этому. В любом случае, он не преуспел.

— В чем была ее вина, милорд?

— Сейчас попытаюсь припомнить... — Гаральд покачал головой. — Наверняка что-то гнусное и отвратительное. И это было как-то связано со взрослыми делами, потому что я помню, как отец смущался и опускал многие подробности. Она была чародейка — это я точно помню. Альбанара — она занимала высокое положение при дворе. Вроде бы там что-то касалось заклинаний связывания воли, принуждения мужчин к чему-то против их желания. — Гаральд пожал плечами. — По крайней мере, так мне рассказывал отец. Я был тогда совсем маленьким мальчиком, — продолжал принц, — и мне казалось, что это такая игра. Мне очень нравилось все вокруг — там было множество придворных в нарядных одеждах, и специально для такого случая одежда у всех была разных оттенков кроваво-красного цвета. Я очень гордился своим нарядом и хотел носить его и в другие дни, но отец запретил. Мы стояли там, у границы, у подножия великих Дозорных... — Принц замолк, потом продолжил: — Я не знал тогда, что эти каменные мужчины и женщины — живые. Отец мне не сказал. Я был очарован статуями — огромные, тридцати футов в высоту, они вечно смотрели немигающими глазами в туманы Грани. Человек в серых одеяниях вышел вперед. Наверное, это был Дуук-тсарит, но я запомнил, что одет он был как-то не так...

— Это был Палач, милорд, — чуть сдавленным голосом подсказал Сарьон. — Он живет в Купели и прислуживает каталистам. Его облачения серые — нейтрального цвета, который олицетворяет справедливое правосудие, и украшены символами Девяти Таинств, в знак того, что перед правосудием все равны.

— Я уже не помню. Он произвел на меня впечатление — вот и все, что мне запомнилось. Очень высокий мужчина, он возвышался над осужденной женщиной, которая стояла рядом с ним, точно так же, как каменные статуи возвышались над всеми нами. Епископ — наверное, это был Ванье, он носит этот сан дольше, чем я живу на свете... Он произнес речь, перечисляя грехи и преступления той женщины. Я его не слушал, потому что мне было страшно. — Принц печально улыбнулся. — Мне было страшно и скучно. Я хотел, чтобы что-нибудь произошло... Как бы то ни было, епископ договорил свою речь. Он воззвал к Олмину, моля проявить милосердие к душе бедной женщины. Она все время стояла молча и выслушивала обвинения с дерзкой улыбкой. У нее были огненно-рыжие волосы, не собранные в прическу. Они свободно спадали вдоль спины, ниже пояса. Женщина была одета в кроваво-красное платье, и я тогда еще подумал, какими живыми кажутся ее волосы, они так искрились на солнце, и каким мертвым по сравнению с ними кажется ее платье... Но когда епископ воззвал к Олмину, женщина вдруг запрокинула голову, упала на колени и пронзительно закричала. Этот крик потряс меня до глубины души. Отец почувствовал, что я дрожу, и все понял. Он обнял меня за плечи и прижал к себе. Палач схватил женщину и рывком поставил ее на ноги. Потом он пошевелил рукой, заставляя женщину идти вперед... Бог мой! — Принц закрыл глаза. — Он заставил ее идти вперед, в этот ужасный туман! Женщина сделала один шаг к клубящемуся туману и снова упала на колени. Ее крики и мольбы о милосердии разрывали воздух на части. Она просила, умоляла. Потом она поползла обратно к нам, увязая в песке! Она ползла на коленях!

Гаральд замолчал, глядя в огонь. Его губы сжались в жесткую, суровую линию.

— Под конец Палач подтащил ее — а она упиралась и брыкалась, пытаясь вырваться, — к самому краю границы. Туман заклубился, сливаясь с его серыми одеждами, и скрыл их обоих из виду. Мы услышали последний ужасный крик... а потом стало тихо. Палач вернулся... один. А потом мы вернулись во дворец в Мерилоне. И меня тошнило.

Сарьон ничего не сказал. Гаральд посмотрел на него и встревожился, заметив, что каталист бледен как смерть.

— Ничего, ваша светлость, — сказал Сарьон, увидев что принц обеспокоенно смотрит на него. — Просто... я несколько раз видел такие казни. Не могу вспоминать об этом без содрогания. Это всегда происходит так, как вы рассказали. Некоторые уходят сами, конечно. Уходят гордо, высоко вскинув голову. Палач провожает их до границы, а они шагают в туман так, как будто переходят из одной комнаты в другую. Но... — Сарьон судорожно сглотнул. — Но всегда слышен этот последний крик из клубящегося тумана — крик, исполненный такого ужаса и отчаяния, что от него леденеет душа даже у самых отважных. Я часто задумывался, что же они там видят...