Маргарет Уэйс - Час близнецов

— Ты знаешь его историю?

— Конечно, — спокойно ответила жрица, тоже удостоив хрониста быстрым взглядом. Затем она снова повернулась к Башне, которая уже наполовину укрылась тенью наступающей ночи. — Хороший полководец, прежде чем ввязаться в битву, всегда изучает противника. Я знаю Рейстлина Маджере очень хорошо, настолько хорошо, что не сомневаюсь: сегодня он придет.

Крисания по-прежнему смотрела на страшную Башню. Ее подбородок слегка приподнялся, а бледные губы вытянулись в угрюмую прямую линию. Руки она держала за спиной.

Лицо Астинуса тоже переменилось, приняв выражение несколько озабоченное, в глазах появилась какая-то несвойственная ему печаль, но голос, как обычно, оставался бесстрастным:

— Ты кажешься мне чересчур уверенной в себе, праведная дочь Паладайна.

Откуда тебе это известно?

— Паладайн говорил со мной, — ответила Крисания, не отводя взгляда от Башни. — Это было во сне. Передо мной появился Платиновый Дракон и сказал, что зло, изгнанное из мира, вернулось обратно в обличий этого страшного человека, мага в черной мантии, Рейстлина Маджере. Страшная участь угрожает всем нам, и мне было поручено не допустить этого.

Пока Крисания говорила, ее мраморно-белое лицо с заострившимися чертами понемногу разгладилось, а в серых глазах вспыхнули светлые искры.

— Это будет испытанием моей веры, о котором я молилась! — воскликнула она, искоса взглянув на Астинуса. — Видишь ли, с самого детства я была готова совершить нечто значительное, небывалое, я чувствовала, что должна буду сослужить своему миру и его народам великую службу, и хотела этого. Теперь я обрела такую возможность.

Во время ее речи лицо Астинуса все более мрачнело, пока не приобрело выражения крайней суровости.

— Это сказал тебе Паладайн? — неожиданно требовательно спросил он.

Крисания почувствовала сомнение своего собеседника и, расценив его как недоверие, гневно сжала губы. Между бровями ее появилась едва заметная складка, а голос зазвучал еще сдержаннее и суше, чем в начале разговора:

— Я сожалею, что заговорила об этом, Астинус. Прошу простить меня. То, что произошло между мной и моим богом, не подлежит обсуждению. Я упомянула об этом лишь для того, чтобы убедить тебя: этот злой человек придет. Не может не прийти. Паладайн направит его сюда.

Брови Астинуса взлетели так высоко, что почти исчезли под спадавшими на лоб седеющими волосами.

— Этот «злой человек», как ты выразилась, Посвященная, служит богине столь могущественной, как и сам Паладайн, — Такхизис, Владычице Тьмы! Впрочем, я не должен был говорить «служит»… — Астинус криво улыбнулся. — Сказать о нем так, пожалуй, нельзя…

Морщинка на лбу Крисании разгладилась, а на губах снова ожила слабая улыбка.

— Добро возвращается добром, — негромко ответила она. — Зло обращается против самого себя. Добро снова победит, как это было во время Войн Копья, в битве против Такхизис и ее злых драконов. С помощью Паладайна я одержу победу над новым злом, как Танис Полуэльф одержал победу над самой Такхизис.

— Танис Полуэльф победил при помощи самого Рейстлина Маджере, — веско заметил Астинус. — Или ты предпочитаешь не вспоминать эту часть истории?

Но слова Мастера не омрачили безмятежного лица жрицы: улыбка не покинула ее губ, а сверкающий взгляд был по-прежнему устремлен за окно.

— Смотри, Астинус, — сказала она негромко, — он идет!

Солнце скрылось за вершинами далеких гор, но небо, все еще озаренное его последними лучами, сверкало багряными красками, подобно драгоценному гранату.

Вошедшие слуги проворно развели огонь в очаге и вскоре удалились. Дрова горели ровным, неслышным огнем, словно летописец приучил даже пламя хранить торжественный покой Большей Библиотеки. Крисания снова опустилась на жесткое сиденье кресла и сложила на коленях руки. Внешне она сохраняла спокойствие и бесстрастность, однако сердце ее, в предвкушении грядущей встречи, забилось чаще. Волнение ее угадывалось лишь по глазам, сверкавшим ярче обычного, — словно с драгоценного дымчатого хрусталя стерли слой пыли.

Родившись в знатной и богатой семье Тариниев Палантасских, в роду столь же древнем и славном, как сам этот город, Крисания с детства пользовалась всеми благами, какие только способны дать человеку деньги и благородное происхождение. Сообразительная, наделенная сильной волей, она могла бы вырасти строптивой и властной женщиной. К счастью, любящие родители оказались достаточно мудры, чтобы незаметно направить ее строптивый дух в безопасное русло, добившись того, что упрямство и своеволие преобразились в твердость характера и уверенность в себе. За всю свою жизнь Крисания только однажды огорчила родителей, однако этого оказалось достаточно, чтобы нанести им незаживающую рану: она отвернулась от подходящей партии, отказав красавцу жениху из рода столь же знатного, как се собственный, и посвятила себя служению забытым богам.

Все началось с проповедей Элистана, жреца, приехавшего в Палантас в конце Войн Копья. Его новая религия — вернее, старая религия — распространялась по всему Кринну со скоростью лесного пожара, так как возрожденная вера питалась теперь убежденностью, что это древние боги помогли победить злых драконов и их повелителей.

Когда Крисания впервые шла на проповедь Элистана, она была настроена весьма скептично. Молодая женщина — тогда ей едва минуло двадцать три года — была воспитана на легендах о разгневанных богах, которые обрушили на Кринн Катаклизм, швырнув с неба огненную гору, отчего пошел по всем землям гул, а священный город Истар скрылся в водах Кровавого Моря. Легенды гласили — во всяком случае, так их понимали люди, — что боги отвернулись от жителей Кринна, отказав им в милосердии и покровительстве. Крисанию привело к Элистану чистое любопытство, но у нее уже были наготове причины, по которым она не могла согласиться с его словами.

Однако, встретившись с проповедником лицом к лицу, Крисания была приятно удивлена. В то время Элистан находился в зените славы и имел огромное влияние на умы и сердца людей. Красивый, сильный, несмотря на свой возраст, мужчина, он походил на древних жрецов, которые, как гласили предания, скакали в битву бок о бок с могучим витязем Хумой. К ее собственному изумлению, вечер для Крисании начался с поиска причин, по которым она должна восхищаться жрецом, а закончила она его, стоя на коленях у ног проповедника, плача от радости и сознания собственного ничтожества. Крисания ощутила, что душа ее наконец обрела опору, надежный якорь, которого ей так недоставало.

Пророческое откровение состояло в том, что, оказывается, боги вовсе не отвернулись от люден, — это люди отвернулись от богов, требуя в гордыне своей от них того, что сам Хума снискал лишь через бесконечные лишения.