Майкл Роэн - Кузница в Лесу

Эта внезапная вспышка жизнерадостной энергии вызвала невольный смех у Элофа; она напомнила ему о праздничных танцах в его собственном городке — неуклюжих, но веселых, в которых ему так часто хотелось принять участие. Им овладел дух озорства и сумасбродства.

— Будем же танцевать! — воскликнул он.

Отвесив торопливый поклон Корентину, он устремился к танцующим и поймал за талию хорошенькую девушку-альфар, кружившую поблизости. Краем глаза он заметил, что Рок и Иле последовали его примеру, а потом сильные руки увлекли его дальше. Мимо протанцевал Тенвар, обнявший сразу двух девушек; его ноги едва касались земли. Когда Элоф в очередной раз обогнул дерево, то с удивлением заметил, что некоторые обитатели лесного замка нерешительно переминаются с ноги на ногу у края толпы. Он опасался, что его выходка могла оскорбить их, но они выглядели скорее глубоко заинтересованными. Наконец Светан-Мореход подхватил свою партнершу и с явным удовольствием присоединился к танцу; остальные мало-помалу потянулись следом. Элоф едва не споткнулся, когда мимо пролетела Терис — ее длинное платье было высоко подоткнуто под поясок с золотой пряжкой. Она заливалась смехом и увлекала за собой Керморвана, а за ними пританцовывал Альмейн с высокой придворной дамой. Все их величественное достоинство развеялось, как пух на ветру.

Танец казался бесконечным. Закончив одну мелодию, музыканты сразу же начинали другую; хороводы возникали, распадались и возникали снова до тех пор, пока многие из танцующих не отошли в сторону, чтобы перевести дыхание. Элоф был в их числе — несмотря на свою силу и выносливость, он не мог тягаться с более длинными ногами альфар. Партнерша наградила его легким поцелуем в щеку и вернулась обратно, а он изможденно прислонился к стволу огромного дерева и просто сидел, пока кровь не перестала бешено стучать в висках, а голова немного прояснилась. Лесные жители, придворные и его друзья продолжали двигаться вокруг, снова и скова, и, наблюдая за ними, Элоф внезапно испытал озарение. Смутные мысли, таившиеся в глубинах его разума, всплыли на поверхность и обрели форму. Было так, словно танцоры закружились быстрее, потом еще быстрее и слились в один сверкающий, слепящий круг, наполненный движением, с одной неподвижной фигурой в центре. Перед его взором она начала изменяться, разрастаясь, как дерево; вытянутые конечности удлинились, торс растянулся и изогнулся наверху, словно ствол гибкой березы, пальцы ног разветвились и ушли в землю, подобно древесным корням. Затем видение пропало, и перед его глазами снова возникли фигуры танцующих. Но Элоф чувствовал, как внутри него растет ледяной ком, и не смог подавить крупную дрожь. Он смотрел на свое видение, воплощенное не в одном теле, а во множестве тел, мелькавших перед ним. Это была цепочка, последовательность — от Керморвана к Корентину, от Корентина к длиннопалому Мерау Ладану, от Мерау Ладана к Морейну. А от его неправдоподобно вытянутых конечностей — к изящным, но мало похожим на человеческие фигурам альфар. А что происходит с их разумом? В лучшем случае переход от мудрости и благородства к добродушной простоте, в худшем… превращение из человека в животное? Неужели в этом заключался истинный смысл танца Чертогов Лета?

Элоф приглушенно выругался. Стройной картины по-прежнему не получалось: ведь альфар старились и могли иметь детей. Как они могли быть связаны с обитателями лесного замка, не знавшими ни того, ни другого? Он в расстройстве хлопнул ладонью по грубой коре.

Стены вокруг него внезапно исчезли, ветер зашелестел в кронах деревьев вокруг. Где-то далеко в лесном пруду нырнула выдра, привлеченная серебристым блеском рыбьей чешуи; орел, парящий высоко над бескрайним ковром зеленых вершин, увидел добычу и камнем ринулся вниз, выставив смертоносные когти.

Лесной народ — это их дети.

Элоф потряс головой и сглотнул, не в силах говорить. Теперь это были не птичьи трели, а первый голос, который он услышал далеко на западе. Только теперь голос был не слабым и отдаленным, а исходил отовсюду вокруг него и отдавался в голове порывами могучего ветра. Элофу не следовало прислоняться к стволу — так он мог выдать многие свои тайные помыслы. Но, по-видимому, Лес прочел лишь его последнюю мысль.

У тебя ясный ум, Тот-кто-Один. Да, альфар — это их дети или дети их родственников, которые любят и почитают своих родителей и радостно служат им. Но можешь ли ты догадаться о причинах этой перемены? Ведь я не скрываю их. Здесь бесконечная жизнь предлагается всем; здесь они могут жить, как пожелают. Лишь потомства они лишены, ибо дети являются живым напоминанием о бренности человеческого бытия. Тем не менее для многих этот дар становится тяжкой ношей; часто те, кто сначала более всего жаждал его, в конце хуже всего справляются с ним. Только герои могут долго выдерживать бессмертие и пользоваться его плодами, терпя его муки.

Элоф прижал руку к груди, пронзенной острой колющей болью.

— Так вот почему здесь собралось столько великих героев древности! Менее сильные давно… оказались на обочине.

Глубоко во влажном мху под упавшим гнилым деревом маленькое семечко, занесенное ветром, разбухло и пустило первый корешок.

Нет, не на обочине. Чем дольше человек живет, тем с меньшей готовностью он принимает мысль о своей смерти. Разве многие, даже в чудовищных мучениях, не продолжают упорно цепляться за тонкую нить своего бытия? Однако они не могут вернуться к прежней жизни во внешнем мире, где все, что они знали, уже давно стало прахом. Поэтому я делаю их путь более ровным и прямым. Чем больше они устают от своей жизни, тем слабее ощущают течение времени и тем больше радости находят в преходящих моментах, в самых простых вещах и уподобляются детям или животным, как ты верно подметил. Они живут вместе с альфар, охотятся вместе с ними и привыкают к ним. А когда время, управляющее ростом и переменами, снова заявляет свои права на них, они становятся больше похожими на альфар и своим обликом. Прошлое ускользает от них, и они присоединяются к великому танцу природы. В конце концов они могут уйти вместе с альфар и не вернуться; они соединяются с альфар, рожают детей от них и забывают все, что когда-то знали. Тогда бренность бытия снова возвращается к ним. Они ведут свободную и счастливую жизнь, не зная ничего иного, а потом умирают в мире и входят в великую Реку.

— Но… — начал было Элоф и тут же умолк; он не мог сказать больше.

Тебе не нужно бояться такого конца для тебя или твоих друзей. Тебе — меньше всего, ведь твой огонь пылает очень ярко. Но даже если бы все было по-другому, что с того? Разве это слишком большая плата за возможность жить гораздо дольше, чем отпущено человеку, и ничего не опасаться в конце, кроме мира и забвения? Иметь время для того, чтобы оттачивать и совершенствовать свое мастерство, пользуясь богатыми запасами моего царства, которые находятся в твоем распоряжении? Я единственный из всех древних Сил, кто поистине заботится о людях. Я знаю, что лучше для них.