Майкл Роэн - В погоне за утром

Я НЕ БРОСИЛ ЕЕ… Черта с два не бросил. Когда смотришь в жерло пушки, трудно становится жить во лжи. Оно вроде как срывает с тебя покровы. Страх отбросил мою маску, отшелушил лак. Медленно, тщательно, АККУРАТНО. Я бросил Джеки – и, похоже, бросил так холодно и жестоко, как только можно вообще бросить женщину. Я сохранял внешний вид и предавал ее мягко – ради нее, как мне нравилось думать, но главным образом, ради себя самого. Просто проклятая витрина… или я об этом всегда знал? Этого сказать я не мог. Зато впервые понял, что она, должно быть, знала; я ни на минуту не мог ее обмануть – как не смог обмануть Молл. Тогда с какой стати Джеки подыгрывала мне – притворялась, что наш роман сходит на нет, что мы постепенно расходимся?

Ради меня. Она продолжала любить меня, по крайней мере, настолько, что позволила мне сохранить свое достоинство в то время, когда могла его полностью уничтожить. Позволила мне продолжать играть свою роль, ибо знала, как мне это было необходимо, как пусто мне стало бы без этого. Она любила меня, это точно. А я ее предал, и, может быть, с ней – себя.

То, что я видел сквозь пороховой дым, было моим прошлым, я видел себя в последние несколько лет. Разочарование, медленно подкрадывавшаяся нечестность, которые я постоянно находил в своих отношениях, находил все чаще и чаще, это отравляло их изнутри; когда же я впервые стал это замечать? Довольно скоро после того, как они появились. Каким-то образом все уже было не то, никогда и ничего – или никто. До тех пор, пока я не запер женщин в отдельный кабинет в моей жизни, приятный, безопасный и пустой. Зачем? Потому был слишком полон самим собой, чтобы понять, что в действительности держал на ладони? Потому что был таким идиотом, что сам себя лишил этого, променяв на какое-то сомнительное золотое будущее? Нечестность – смешно. Она на самом деле присутствовала, да только во мне самом.

Рука Молл на моем плече подняла меня, и я снова скорчился за поручнями вместе с остальными. Все еще погруженный в свои переживания, я едва замечал тяжелые ленты тумана, смешивавшиеся с дымом, все больше серевшее небо над вантами. На его фоне раздувались порванные выстрелом, тлеющие высокие паруса, а под ними – огромный черный корпус корабля, казалось, с устрашающей, непостижимой скоростью несшийся к нам. На его высоком кормовом транце по-прежнему ухмылялись фонари, ибо они были вырезаны в форме огромных фантастических черепов, совершенно нечеловеческих, – вырезаны или они были настоящими? И когда черный борт навис над нами, я увидел, как выставились огромные дымящиеся хоботы пушек и стали опускаться. С нашей палубы раздался дикий хор воплей, а из тени сверху – ужасающий гортанный вой; это точно были Волки. Их вой мог напугать кого угодно, мне от него стало просто жутко. Но теперь я знал, что делаю, и это было до ужаса просто.

– Это все, что у меня осталось! – крикнул я в ухо Молл, и, казалось, она поняла. – Не много, ты права… но я должен защищать это! Я ДОЛЖЕН драться…

Шанс полюбить еще раз. Если я его потеряю…

Нет. Только не ЭТО. Клэр!

А затем два корабля сошлись вместе, и человеческие голоса потонули в визге изуродованного дерева и протяжном скрежете и треске. «Непокорная» стояла прямо под «Сарацином», и раздутый, гораздо более высокий борт торгового судна врубался прямо в наши поручни, треща и расщепляясь, – нависающий утес в рассветном полумраке. Матросы вскочили, взмахнув многозубчатыми железными абордажными крюками на длинных рукоятках, и выбросили их вперед, чтобы зацепиться за поручни и порты, пришвартовывая нас к нависающему сверху утесу.

– ТОГДА ВПЕРЕД! – закричала Молл и вскочила на поручень. А потом воспоминания, думы, все остальное рассеялось в громе, потрясшем вселенную.

Волки выстрелили в упор, но они слишком долго выжидали. Пронизывающее демоническое дыхание прорезало воздух, но залп двадцатипятифутовых орудий, который мог разнести наш уязвимый корпус, просвистел над нашими головами, ужасающе близко, и ударил через такелаж и паруса, не причинив вреда. За исключением одного. Огромная сосновая грот-мачта подскочила в своем гнезде и изогнулась, как раненное живое животное, отбросив как минимум одного из матросов, сидевших на мачтах, и выкинув его широкой дугой за борт, так, что помочь ему было невозможно. Затем с долгим рвущимся звуком, сопровождавшимся резким треском, она медленно упала. В сплетении оторванного такелажа она с треском повалилась среди мачт «Сарацина» и там застряла, беспокойно покачиваясь, так деревья в густом лесу поддерживают своего упавшего товарища.

Это был ужасный момент. Но в рассеивавшемся дыму я увидел, что на поручне никого нет, а потом увидел Молл – ее длинные волосы тлели, она цеплялась, как паук, за черную обшивку «Сарацина» – цеплялась и лезла наверх. Я прыгнул на поручень и бросился вслед за ней, лишь смутно слыша рев, когда остальные сделали то же самое. Я посмотрел вниз…

Зуб топорика вцепился в древесину и удержался – к счастью для меня. Я заколебался. Затем прыгнул на грань хаоса, скребя ногами в поисках опоры для ног, как повешенный, изо всех сил стараясь отогнать от себя мысли о глубинах, в которые только что заглянул, развеявших мои мысли, как сухие листья под порывом ветра. Огромная пустота с кружащимися стремительными химерами, а за ней – полет бешеной скорости, серо-стальная бесконечность с полосками горького света. Она мелькнула в тумане и исчезла в ту же секунду, как я увидел ее, словно бельмо на глазу…

А потом мои ноги ударились о головки болтов и край древесины, рука схватилась за край порта. С такой твердой опорой лезть было довольно легко. Я пригнулся, когда дрок с шипением упал, срезанный мощным ударом сверху, и широко раскрыл глаза от изумления, когда мимо меня медленно проползла черноволосая девушка, ее платье задралось, обнажив худенькие белые бедра, а тонкие пальчики прилипали к доскам, как мухи к стене, темные ногти вонзались в дерево. Ее волосы блестели, и она казалась мокрой, совершенно промокшей, словно вылезла прямо из моря. Она даже не взглянула на меня, ее глаза смотрели пристально, рот был сжат с какой-то детской решимостью. Оторвался еще один дрок, но остальные зацепились, и сверху вдруг раздался крик. Волки перегнулись через поручни и пытались ударить Молл топором и абордажной саблей, а один, не более чем в пяти футах наверху, наклонился и прицелился чем-то вроде мушкета. Ствол одного из огромных орудий по-прежнему выступал совсем рядом со мной. Я поставил на него ногу, рывком поднялся, уцепился за огромную опору снасти и взмахнул топором. Волк заорал и выронил мушкет, который улетел в никуда, а я заорал и прыгнул к поручню – подошва моей кроссовки зашипела. Орудие было раскаленным!