Майкл Роэн - В погоне за утром

Бисквитами не очень-то можно было наесться, но когда мы осторожно перебирались через вершину, Джип сорвал с дерева, мимо которого мы проходили, несколько темных плодов и дал мне один. Я увидел, что остальные сделали то же самое, вонзил в плод ноготь большого пальца и осторожно понюхал. И получил что-то вроде легкого шока. Это был маленький авокадо, но гораздо более ароматный, чем та кожистая отрава, которую подавали дома на деловых завтраках. Мякоть была настолько сочной и зеленой, что соуса к нему совершенно было не нужно. Дальше по пути нам попалось апельсиновое дерево, и, хотя плоды были еще кислыми, их было хорошо сосать от жажды. Через час или чуть позже луна, бешеная и пылающая, зашла за замок. Воздух стал прохладнее, и в теплой влажной темноте под тающими звездами джунгли в ожидании дня стали потягиваться и шевелиться. В подлеске раздалось чириканье и гомон, и ушастая голубка заворковала странным печальным голоском, пробуждая своих сородичей и соседей. К тому времени, когда рыжий рассвет коснулся бледнеющего неба, воздух звенел настоящим рассветным хором – всеми криками, которые только можно представить, начиная с чириканья корольков до маниакальных воплей и кудахтанья птиц, которых Джип называл хлебными птицами – позже я узнал, что они называются corneille. Когда мы спустились с холма, деревья изменились. Мы миновали длинную рощу с деревьями, на которых росли съедобные плоды, а спускаясь ниже, по направлению к реке, – целые заросли манго, с длинных зеленых ветвей которых зазывно свисали фрукты.

– Угу, – сказал Джип. – Я так и думал. Их тут разводят, уже давно, плантации того замка. Жаль, они еще незрелые. – Он покачал головой. – Хотя они все равно, наверное, застряли бы у меня в глотке. Все плантации в этих местах политы кровью.

Маленькие попугаи и попугайчики прыгали среди ветвей, как живые цветы, или раскачивались взад-вперед, чтобы украдкой посмотреть на нас, насмешливо вереща. Затем они чего-то испугались и стремительно, громко хлопая крыльями, улетели, а встающее солнце пламенем зажигало их перья, когда они взлетали вверх. Воздух быстро прогрелся, и прохладное течение ручья стало притягивать нас, как магнит; мы, спотыкаясь, побрели к нему, почти не замечая топкого полуболота, цеплявшегося за наши башмаки. Мы шли до тех пор, пока на нас нестройной звенящей тучей не налетели легионы мух, и тогда, оскальзываясь на каменистом русле ручья и безуспешно отгоняя их, мы бросились через него назад на склоны, более сухие и крутые, где мухи перестали нас преследовать. Мы бросились на землю отдохнуть – жалкая, грязная и потрепанная кучка людей, и только Молл, замыкавшую наши ряды, казалось, мухи не тронули.

– Так и я знал, что надо было взять с собой Стрижа, – вздохнул я. – Ему раз дунуть, и они бы напрочь про нас забыли.

Один из матросов фыркнул:

– Ага, и тут же с копыт долой, только попробуй укуси разок!

– Или его дружков…

– Черта с два, – сказал Джип с приглушенной свирепостью. – Не смей даже мечтать об этом!

Меня это задело:

– О'кей, о'кей! У меня от них тоже мурашки по коже, но ведь они спасли несколько жизней во время абордажа, правда? Включая и мою. Так что с ними там такое?

– Тебе это знать не надо, – коротко сказал Джип.

– Но послушай, я же уже теперь тоже кое-что повидал, ты забыл? Насчет девушки не могу себе представить, но вот Финн – не знаю, он что-то вроде оборотня, да?

– Нет, – мягко отозвалась Молл. – Он собака. Желтая дворняга с помоек, злая и сильная, превращенная чарами в человека. Силою воли Стрижа он остается в человеческом облике – обиталище другого разума.

Несмотря на солнце, я поежился:

– Чьего разума?

– Одного из мертвых – или тех, кто никогда не жил. В любом случае, силы из внешнего мира. Из дальних уголков Края. Какого-то духа.

– А девушка? Тоже какое-то животное?

– Нет. Пег Паупер – старинное сельское имя, еще моих времен; так называли духа реки.

– РЕКИ?

Джип проворчал:

– Духа, что глотает и топит. Старый дьявол каким-то образом заперт в теле одной из своих жертв – может, самоубийство, а, может статься, просто несчастный случай. Я надеюсь, во всяком случае. Из того немногого, что я знаю, он должен был быть совсем рядом именно в тот момент, когда она умерла. И хорошо подготовлен.

– Господи Иисусе, – сказал я, жалея, что вообще спросил. – А эта слизь, которую она выплевывает…

– ЗАГРЯЗНЕННАЯ река, – сказал Джип, как выплюнул, бросив раздраженный взгляд на Молл. – Наверное, вроде той, что течет к вашим докам. Ладно, давайте двигаться!

И он повел нас дальше вверх по холму. По эту сторону долины деревья стали выше, но на склоне они давали меньше тени. Многие из них были как огромные трубы, с широкими листьями, похожими на гигантские листья фиговых пальм, простиравшимися только на самых верхушках. Они пропускали солнце по мере того, как оно шло к зениту, и солнце било по нашим вспотевшим спинам. По всей долине, как сводящие с ума голоса, раздавались звоны металлических колокольчиков, но это были всего лишь крики птиц. Во рту у меня все запеклось, голова болела, но я знал до последней капли, сколько воды осталось у меня во фляге, и на чем свет стоит честил мух, отогнавших нас от воды. Густой папоротникообразный мох рвался у нас под ногами и обнажал землю, красную, как свежая рана. Почва была довольно влажной, и мы слышали звук других ручьев, несомненно, стремившихся к водопаду. Но они были слишком удалены от тропы. Вскоре после полудня мы взобрались на еще одну ложную вершину, более или менее спускавшуюся в открывавшуюся за ней впадину, и благодарно опустились на землю у грязного маленького ручейка, протекавшего у подножия.

Но меня пригибала к земле не только усталость, но тошнотворная внутренняя пустота, холод, которого не могла рассеять никакая жара. Джип был прав. Я жалел, что вообще стал расспрашивать про существ Ле Стрижа. Сама мысль об этом таила в себе какой-то особый ужас, и он охватил меня, затряс и никак не желал отпускать – ужас одержимости, чего-то, скрытого в теле, как в оболочке, чьего-то другого, чуждого разума, проглядывавшего из глаз, ему не принадлежавших, как разрисованные обрывки на пустом облупившемся доме. Доме с привидениями. Привидение в машине; но не то привидение, и не те руки им управляют…

– Да, – сказала Молл, когда я позволил себе обронить несколько слов о том, что я чувствовал. Она брызгала коричневатой водой в свои разгоряченные щеки. – Это так. Одержимость – это самая могучая вещь в любой магии, в добро или во зло. Будь то заклинание Финляндии или ОБЕЙЯ Бермуд, либо просто чернокнижие, но дух в теле не принадлежит ему, и это ужасно – столь неестественное смешение, выпускающее на свободу великие силы. И коль скоро злым заклинанием дух закрепляется в чуждом теле, что ж, тогда он может ходить среди людей неузнанным и обратить эти силы во всякое зло. Что до этих существ, то Стриж едва ли решится выпустить их из виду. И все же они несовершенны: одно – животное, другое – живой труп, и ни один из них не может долго прожить среди людей, чтобы его не разгадали. А лишь разгадают – тут есть быстрое и верное средство от них избавиться. Так бойся их, да, но не придавай им большого значения, они не причинят тебе вреда.