Дженнифер Робертсон - Золотой ключ. Том 1

— А толку? Да, я знаю, ты талантливый иллюстратор, но что ты можешь сделать в этой ситуации? Нарисовать, как я милуюсь с Сааведрой и с девчонкой из Пракансы? Художник обдумал эту идею.

— Если пожелаете.

— Мердитто! Хватит надо мной издеваться! От такой картины проку не будет.

— В таком случае, могу предложить иной вариант.

— Какой вариант? Что еще за вариант? Может, напишешь, как эта женщина смиряется с тем, что у меня есть любовница? Эйха, я знаю, у отца было несколько любовниц, но еще я знаю, как это бесило мою мать! Или собираешься сделать так, чтобы Сааведра была со мной до гробовой доски? Так вот, художник, знай: эта задача тебе не по силам.

— Ваша светлость, нам по силам гораздо больше, чем вы себе представляете. Мы не просто художники — мы еще и пророки. — На его лице появилась странная улыбка и исчезла прежде, чем Алехандро успел ее разгадать. — Мы пишем правду. Мы пишем ложь. Мужчину изображаем солидным, женщину — красивой, чтобы подходили друг другу. Бывает, мы пишем супругов, живущих в вечной ссоре, но, запечатлевая на полотне любовь, уважение, достоинство, мы показываем, какими эти супруги были десять или двадцать лет назад. И они вспоминают. Мы льстим, ваша светлость. Мы покорно выслушиваем указания: с чего начать, как продолжать, чем закончить. Мы переделываем, исправляем, улучшаем. Мы — творцы. Мир становится таким, каким мы его видим, — Он чуть приподнял плечо. — В портрет, который отправился в Праканеу, вложены частицы сердца и души преданной вам женщины, ее любовь. Никто другой не, добился бы столь полного сходства, не явил бы вас таким, каким видит вас она.., и каким увидела вас пракансийская принцесса.

— Тогда напиши для меня Сааведру, — вырвалось у Алехандро. — Так, как ты сказал: вложив любовь, сердце и душу. Чтобы я ее никогда не потерял.

На миг Верховному иллюстратору изменило самообладание.

— Ваша светлость, для этого необходимо…

— ..чтобы художник любил Сааведру. — Алехандро не улыбался. — Значит, я не прошу ничего невозможного, не так ли?

Грихальва стал белым, словно новое полотно. В глазах отразилась сложная гамма чувств: холодный гнев, враждебность, ощущение громадной потери. А еще — ревность.

Алехандро шагнул вперед и остановился рядом с Верховным иллюстратором. Посмотрел в лицо, не закрытое маской надменности, в горящие глаза одержимого.

— Она говорила, ты лучше всех способен помочь тому, кто нуждается в помощи. Надеюсь, ты согласен, что мне сейчас необходима помощь. Надеюсь, ты выполнишь мое поручение, покажешь, на что способен.

Нисколько не мешкая, Грихальва снова взялся за кисть. Его рука не дрожала.

— Хорошо, ваша светлость, я выполню ваше поручение. Алехандро задержался в дверях. Обернулся.

— Я ее никогда не уступлю. А ты больше никогда этого не предложишь.

— Ваша светлость, не сомневайтесь: когда я закончу работу, ни один мужчина в мире вам этого не предложит, — спокойно ответил Сарио.

Мальчик стоял на коленях перед фонтаном. В эти мгновения для него существовала только его работа; он даже не услышал и не увидел, как подошла Сааведра и застыла рядом в ожидании — как слуга, как просительница. На выветренных каменных плитах внутреннего двора лежал лист картона. В руке крошился отсыревший мел. Заблудившийся ветерок дул со стороны фонтана, увлажнял лица водяной пылью. Сааведре это было приятно, а мальчика вывело из себя.

— Фильхо до'канна! — Он схватил картон и резко повернулся спиной к фонтану, ветру и водяной пыли.

Он увидел Сааведру и густо покраснел.

— Давно тут стоишь?

— Моментита. — Она перевела взгляд со смущенного, озабоченного лица на картон. — Сарио.

Игнаддио кивнул, выпрямил спину и отвел глаза, словно боялся увидеть на ее лице неодобрение или разочарование.

Сааведра хорошенько рассмотрела набросок, оценила технику, смутные признаки зарождающегося стиля.

— Выразительное у него лицо, правда? Игнаддио дернул плечом.

— Похоже, ты успел к нему хорошенько присмотреться.

— Да, еще до того, как он ушел к герцогу. — Проявилось нетерпение; он уже не прятал глаз. — Ты его сразу узнала?

— Конечно, со сходством полный порядок. — Она улыбнулась, заметив, что у него отлегло от сердца. — Линии тебе вполне удаются, а вот над перспективой надо еще поработать.

— Как? — Он торопливо встал, поднял картон. — Что для этого требуется?

Не обиделся и не рассердился. Только спросил, что надо сделать. Пожалуй, он способный ученик.

— Видишь вот эту линию? Угол между носом и глазом?

Он кивнул.

— Ты ее слишком аккуратно вывел, а ведь идеально симметричных лиц не бывает. Один глаз выше, другой ниже… Один посажен ближе к переносице, другой чуть дальше. — Она легонько водила по штрихам ногтем. — Видишь? Вот здесь. И здесь.

— Вижу! Эйха, Ведра, вижу! — Он затаил дыхание. — А ты покажешь, как надо?

— Показать-то можно, но толку от этого не будет. Я объяснила, как я вижу, теперь ты должен увидеть сам и исправить. — Она улыбнулась, вспомнив, что Сарио поступал как раз наоборот: не объяснял, а показывал. Раз, два, и готово.

"Нет, я буду учить по-другому. Пускай сам делает ошибки, пускай исправляет их собственной рукой”.

— Надди, а еще нужно быть ненасытным… Чтобы развивать талант и совершенствовать технику, надо быть ненасытным.

— А я ненасытный! — воскликнул он. — В мире так много интересного! Только чему-то научишься, а муалимы уже тут как туг, достают из загашника что-нибудь новенькое. — Он глубоко вдохнул впалой грудью. — Ринальдо говорит, мне его никогда не догнать.

Сааведра сразу поняла, что он имеет в виду.

— У Ринальдо скоро конфирматтио?

— Через неделю. — Игнаддио посмотрел на свои испачканные мелом руки. — Через шесть дней его отправят к женщинам.

Сааведра превозмогла желание погладить его по курчавой голове. Игнаддио вот-вот станет мужчиной; в такую пору мальчишки злятся, когда женщины с ними сюсюкают.

— Скоро и твоя очередь придет, не сомневайся. Ринальдо не так уж и обогнал тебя. Это его не утешило.

— Но ведь я старше!

— В самом деле? — Она притворилась удивленной. — А я и не знала.

Он энергично тряхнул головой.

— Да, старше. На целых два дня.

Сааведра превратила невольную усмешку в добрую улыбку — побоялась обидеть его.

— Но ведь ты наверняка кое в чем его превзошел. Как насчет красок? Перспективы?

— Нет. Ты сама только что сказала: с перспективой у меня нелады.

"Ни малейшей обиды. У него и впрямь есть задатки”, — подумала Сааведра.

— И краски он лучше кладет. Но муалимы считают, что я неплохо показываю тени. — Он горделиво ухмыльнулся. — Взял за образец работу Сарио — “Катедраль Имагос Брийантос”. Муалимы говорят, тени арок и колоколен ему гораздо лучше удались, чем всем остальным.