Александр Больных - Сын дракона, внук дракона

Однако при устном изложении теория показалась мне понятной и не лишенной рационального зерна. Все сводилось к ступенчатому усложнению мировой матрицы. Исходным пунктом Задунайский принимал Большой Взрыв. Первым шагом было существование Праяйца нулевой размерности. Вторым — разделение света и тьмы, добра и зла. Появилась двоичность, диалектичность природы. Однако после этого разделение пространство еще не имело привычного нам облика. Нельзя сказать «изотропность» если нет никаких свойств. «Да будет свет»… И стал свет… М-да.

После двойки следует четверка — происходит новое деление. Мы получили четыре стихии, четыре первоэлемента, четыре стороны света, четыре координаты. Наша Вселенная полностью оформилась, живи и пользуйся. К сожалению, природа на этом не остановилась, хотя и могла бы. На смену четверке появляется восьмерка. После сдвигания Вселенной в перпендикулярном направлении возникли Восемь Миров, каждый со своими законами и правилами. Восемь Вселенных плюс НИЧТО. Здесь Задунайский разводил руками и невнятно мычал. У него не было даже предположения, что представляет собой это самое НИЧТО. Может непереработанные остатки четырехмерности, а может наоборот зародыш следующего акта деления и прообраз шестнадцатимерности. Когда я попытался уточнить, а что именно представляет из себя эта самая шестнадцатимерность, Задунайский лишь жалостно трепыхнулся. Единственно, что он мог предположить — удвоение количества миров за счет инверсии времени, образование взаимосвязанных пар «мир-антимир». Полностью физику антимира он описать не смог, так как не был специалистом-ядерщиком. Ясно было одно: инверсия времени повлечет гораздо более обширные последствия, чем кажется на первый взгляд. Смена векторов элементарных токов, например, превратит все частицы в натуральнейшие античастицы, а там — полный ба-бах!!!

Практическим выводом из многомудрых объяснений была созданная Задунайским установка для путешествия по Восьми Мирам. Каким-то образом она сворачивала наше пространство в то самое НИЧТО. Сильно подозреваю, что сам ее автор не разобрался до конца, как машина работает. Во всяком случае использование в качестве обязательного момента «парения духа» не вызвало у меня прилива энтузиазма. Не знаю, что подразумевал под этим Задунайский, но я в очередной раз убедился, что начальник технического отдела — неудержимый романтик. Впрочем, я твердо знал — оборотень не склонен к пустым разглагольствованиям и произнесению красивых фраз. Даже говоря о бессмертной душе, он наверняка подразумевает нечто до предела приземленное.

Задунайский поклялся, что через пару дней установка будет готова к использованию, чем поставил меня в тупик. Надо установку проверить в работе. Кто этим займется? Кому я могу безоговорочно доверять, но при этом не слишком дорожу этим сотрудником… Вообще, рапорт Задунайского породил у меня глубокую тревогу. На первый план со всей очевидностью выплывала нелегкая проблема сохранения тайны. Причем не столько от чужих, сколько от своих. С некоторых пор я решительно перестал доверять даже собственным заместителям. Друзей, понятное дело, у меня быть не могло. Груз ответственности и собственной значимости облек мои плечи подобно императорской порфире, одновременно возвысив и придавив. Я немного поразмыслил и принял решение поручить охрану установки М., полагая, что, как человек новый, он еще не успел ввязаться в наши внутренние дрязги. Однако, на всякий случай, пришлось поручить Гиммлеру организовать всестороннюю проверку М. А Малюте я поручил установить негласное наблюдение за новым сотрудником, что тот исполнил с великой охотой — Малюта ревновал.

Уладив различные мелочи, я отправился в клинику. Нет, я не заболел. И операции, которым я намеревался подвергнуться, носили промежуточный характер между хирургическими и специальными. Тем более, что проводить их должен был неизменный Задунайский.

Прежде всего я потребовал, чтобы он вживил мне то самое магическое кольцо телепатии. Мне надоело постоянно обращаться к нему. Лучше всего, если эта способность станет врожденной. Бедный оборотень глаза выпучил, когда я поставил перед ним задачу. А уж при виде составленного мною меморандума и вообще окаменел, как при встрече с василиском. Сначала Задунайский начал трепыхаться, утверждая, что подобное невозможно, что человеческий организм неизбежно отторгнет чужеродный предмет, тем более принадлежащий Миру Магии. Пришлось напомнить ему, что я не человек, а генерал-порутчик. Сцепив клыки, Задунайский согласился, правда успел заметить, что снимает с себя ответственность за последствия операции. Я его успокоил, заверив, что за все буду отвечать сам. Его дело десятое — исполнять приказы.

Операция оказалась долгой и болезненной. Конечно, я не мог допустить наркотического беспамятства. Нет, я, разумеется, доверял Задунайскому, но ведь и кроме него могут найтись желающие воспользоваться моей временной беспомощностью, видя в ней благоприятный шанс. Не стоит вводить людей, а тем более вампиров, в искушение.

Когда я поднялся с операционного стола, прижимая к груди закутанную в толстую повязку руку, больше всего меня занимала противная, сосущая боль в свежей ране. Остальные проблемы как-то ушли в тень. Поэтому я сначала не обратил внимания на странные изменения окружающего мира. Я начал смотреть совершенно иными глазами. Говорят, что собаки не различают цветов и потому воспринимают все иначе, чем мы. Не знаю. У меня разом изменились зрение, слух, обоняние. Я словно попал в чужую страну, где все незнакомо и непривычно, все тревожит и раздражает. От странных запахов кружится голова и свербит в носу, почему-то все время слезятся глаза, отчего ты смотришь будто сквозь толстое мутное стекло, в ушах постоянно звучит надоедливый, утомляющий комарины звон. Земля плыла и качалась под ногами, каждый шаг приходилось тщательно рассчитывать, поэтому мои движения были неестественно замедленными и осторожными. Кое-кому могло показаться, что я просто просто пьян, хоть я во рту маковой росинки не держал. Поэтому я искренне обрадовался, когда Задунайский сообщил, что к остальным операциям ему надо подготовиться получше да и вообще разобраться, осуществимы ли они. Отсрочка пришлась как нельзя кстати.

Отложив мысль о дальнейшем самосовершенствовании, я решил занятся делами прозаическими и бюрократическими — очередной реорганизацией Управления. М. прибыл немедленно, как всегда аккуратный и собранный, держа в руках пухлую красную папку. Все-таки и Малюте, и Андропову при их показной элегантности не хватает неуловимого шарма, веющего от М.

— Садитесь, — радушно пригласил я. — Разговор может оказаться долгим.