Майк Резник - Аванпост

Мы подготовились. Они появились тридцать дней спустя, а мы поджидали их с самыми яркими прожекторами, которые можно купить за деньги. Включили их, когда Пираты приблизились на пятьдесят ярдов к зданию пробирной палаты, а потом, как в тире, перестреляли.

Одного оставили в живых, чтобы он мог вернуться к кораблю и сообщить другим Пиратам, что на Офире им ловить нечего. С того дня Пиратов Зари там больше не видели.

Что же касается меня, то я почти год жил, как король, пока не наткнулся на Ставлю-Планету О’Грейди, которому в один вечер и проиграл остаток алмазов.

* * *

— Об этом не грусти, — посоветовал О’Грейди Максу. — Не прошло и трех дней, как они перешли к Макнейру Каменное Лицо. — Он печально покачал головой. — Вот уж кто умел блефовать. Сделал меня на пятьдесят миллионов.

— Макнейр Каменное Лицо, — повторил Катастрофа Бейкер. — Я слышал о нем.

— Он был букмекером, — продолжил О’Грейди. — Помните поединок за чемпионский титул по свободному боксу в тяжелом весе между Спиноломом Барнсом и Пенджакским Малышом?

— Кто может его забыть? — вмешался Большой Рыжий. — Единственный бой в истории, в котором оба упали замертво на ринге.

— Правильно, — кивнул О’Грейди. — А поскольку оба не смогли подняться, букмекеры никому не заплатили. Старина Каменное Лицо собрал ставок на пятнадцать миллионов и решил, что хватит ему принимать ставки и пора ставить самому.

— Я однажды видел Пенджакского Малыша, — сказал Могильщик. — Всегда думал, что только два человека в галактике смогут справиться с ним, Катастрофа Бейкер и я, правда, насчет себя полной уверенности у меня не было.

— Насчет Малыша ничего сказать не могу, — подал голос Ураган Смит, — но я присутствовал на матче, когда Спинолом Барнс разобрался с Джимми Стальным Кулаком, и, думаю, я сумел бы взять над ним верх.

Ожил компьютер Большого Рыжего.

— Эйнштейн говорит, что вы все ошибаетесь, — сообщил им Большой Рыжий. — Только один человек мог побить Барнса или Малыша.

— Кто же он? — спросил Гейнс.

Большой Рыжий передал вопрос Эйнштейну, улыбнулся, прочитав ответ.

— Совсем и не он.

— Инопланетянин? — спросил Гейнс.

— Нет, — ответил Большой Рыжий. — Женщина.

— Я в это не верю! — пренебрежительно бросил Гейнс.

— Эйнштейн никогда не ошибается.

— На этот раз ошибся.

На экране появилось новое послание Эйнштейна.

— Он хочет знать, слышал ли кто о Киборге де Мило? — озвучил его Большой Рыжий.

— Киборг де Мило? — повторил Гейнс. — Он ее не выдумал?

— Нет, — от противоположной стены ответил ему Ахмед Альфардский. — Я ее знаю. Она существует.

— И ее зовут Киборг де Мило?

— Теперь да. Я ее знал как Венеру.

— Только не надо напрягать меня ее полным именем, — пробурчал Гейнс.

— Да кому нужно ее имя? — согласился с ним О’Грейди. — Лучше скажи нам, почему Эйнштейн думает, что она могла бы справиться и со Спиноломом Барнсом, и с Пенджакским Малышом?

— Он не думает, — поправил его Большой Рыжий. — Знает.

— И он прав, — кивнул Ахмед.

— И все же, почему?

Ее настоящее имя (начал Ахмед Альфардский), или, вернее, имя, которое ей дали при рождении, — Венера Дельмонико. В те стародавние времена, когда мы встретились, Венера, симпатичная, вежливая, воспитанная девушка, только-только сдала вступительный экзамен и собиралась вылететь на Аристотель, вы знаете, университетскую планету. Изучать она хотела что-то очень уж экзотическое, кажется, поэзию третьего столетия Галактической эры. К тому моменту Венера и так обладала энциклопедическими знаниями по этому предмету, и только два человека, оба профессора с Аристотеля, могли ее чему-то научить.

Но за три недели до отлета на Аристотель грабители ворвались в дом ее родителей. Отец попытался остановить их, и его убили. Мать попыталась убежать, зовя на помощь, и ее тоже убили. Потом, чтобы замести следы, грабители сожгли дом. В огне погибла и ее коллекция ценнейших раритетных томиков поэзии. Венера осталась жива только потому, что в это время занималась в местной библиотеке.

Я жил по соседству и стоял рядом с дымящимися развалинами, когда приехала Венера. Полиция сообщила ей о случившемся. Я думал, у нее начнется истерика, может, она упадет в обморок, но мои ожидания не оправдались. Ее лицо стало бесстрастным, голос смягчился, и она задавала вопросы следователю, пока не узнала от него все, что тот мог ей сказать.

Потом увидела меня, подошла, попросила связаться с Аристотелем и сообщить, что учиться не будет, ни в ближайшем семестре, ни в обозримом будущем.

— Но что ты собираешься делать? — спросил я. — Не можешь же ты из-за этой трагедии порвать все связи с обществом и уйти в себя?

— С обществом я не порву, — спокойно, холодно ответила она. — У меня есть дела.

— Будешь и дальше изучать поэзию?

Ее симпатичное личико перекосила гримаса презрения.

— Нет, Ахмед. Более важные дела. — Она бросила последний взгляд на пепелище, повернулась ко мне. — Я увижусь с тобой перед тем, как приступлю к ним.

И она ушла.

Исчезла почти на год. Я пытался навести справки, но никто не знал, что с ней сталось. Потом, безо всякого предупреждения, она объявилась в моем доме.

— Венера! — воскликнул я. — Где ты была?

— Готовилась, — ответила она, проходя в гостиную.

— Ты совершенно не изменилась. — Я оглядел ее с головы до ног.

Она хохотнула.

— Спасибо, Ахмед. С того дня как погибли мои родители, я смеюсь первый раз.

— А что такого забавного я сказал? — в недоумении спросил я.

— Ты и представить себе не можешь, как я изменилась.

Я вновь оглядел ее.

— Я ничего не вижу. Сомневаюсь, чтобы ты набрала или потеряла даже пару фунтов.

— Я потеряла больше двух фунтов. Я потеряла обе руки.

Я глянул на ее руки.

— Не понимаю.

Она постучала пальцами правой руки по левой. Послышались металлические щелчки.

— Я заменила обе руки протезами.

— Но зачем? — в изумлении воскликнул я.

— Потому что в обычных руках необходимость отпала. — Она вытянула руки перед собой. — Мне требовались такие.

— Для чего?

— Для моей работы.

— Я думал, твоя работа — изучение поэзии.

— Моя работа — убивать людей, которые заслужили смерть, — ответила она. Растопырила пальцы правой руки. — Этот палец стреляет лазерными лучами. Этот — звуковыми волнами. Вот этот — пульсатор. А этот стреляет пулями. — Она подняла левую руку. — Этот — огнемет, этот — атомный бур, этот выбрасывает нож, этот — прожектор, пробивающий не только темноту, но и туман.

Она постучала пальцем по своим прекрасным синим глазам. Раздался тот же звук.

— Мои глаза видят не только то, что видишь ты, но и в ультракрасном и ультрафиолетовом диапазонах. Левый, к тому же, телескоп, правый может использоваться как микроскоп.