Элеонора Раткевич - Превыше чести

Позвольте… пот? Закаменели?!

Да не может этого быть!

Он же сейчас и вообще ничего чувствовать не должен.

Растерянно оглядываясь, Тэйглан наконец заметил возле заднего колеса телеги темное пятно на земле. Мокрое пятно. Тэйглан, не в силах поверить увиденному, нагнулся к самому пятну… так и есть. Нэллех, вне всяких сомнений. Выплюнул, значит. И когда успел? Тэйглан ведь глаз с него не сводил.

Даллен искоса наблюдал за ним с полным безразличием. А, чтоб тебя согнуло да не выпрямило — это ведь был последний нэллех, больше нету ни капли!

— Теперь терпи, раз ты такой кретин, — зло бросил Тэйглан, вновь принимаясь за работу.

Даллен сидел к нему спиной, но Тэйглан и не глядя ощущал усмешку в уголке его рта, явственно говорящую: «А что я, по-твоему, делаю?» Тэйглан выпрямился, перевел дыхание, унял дрожь в руках и начал чистить рану, заставляя себя не спешить… хотя бы уже затем, чтобы не делать этого в третий раз — без единой капли нэллеха.

— Между прочим, это был мой последний нэллех, — сообщил он немного погодя.

— Я же сказал тебе — не нужно, — не вполне твердо и чуть врастяжку откликнулся Даллен, — Я знаю, как действует нэллех.

— И что? — огрызнулся Тэйглан.

— Не люблю терять сознание, — пояснил Даллен. — Предпочитаю оставаться в рассудке.

У Тэйглана дрогнула рука.

— Что — всегда? — невольно спросил он.

— Всегда, — отрезал Даллен и внезапно осекся — будто его кто по губам ударил.

Поздно спохватился. Тэйглана затрясло от ненависти. Убийство Поющего… ну, скажем, в порыве гнева, в приступе ярости — это Тэйглан еще мог бы понять. Простить — никогда, но понять мог бы. Даже такое, ножом в спину. Но вот чтобы так… в полном рассудке, холодно, спокойно, не теряя самообладания… да что же это за существо такое с рыбьей кровью и беспредельно подлым разумом?

Только привычная работа позволила Тэйглану не сорваться. Он не вправе придушить эту мразь собственными руками. Убийца Поющего должен доехать до Найгеты живым.

Что весьма сомнительно, к слову сказать. Даллен может хорохориться сколько угодно, но на самом деле он очень плох. Раны не заживают совершенно, да вдобавок они все-таки загноились, причем глубоко.

— Может, надо было тебя и впрямь мухам на вычистку ран оставить? — пробормотал Тэйглан, обращаясь не столько к Даллену, сколько к самому себе. — Совсем ведь не зажило.

— Нужды нет, — равнодушно отозвался Даллен. — На покойниках и вообще, знаешь ли, плохо заживает. Просто потому, что незачем. Теперь уже незачем. Оставь это, Поющий. Не возись. До Найгеты я и такой всяко доеду, а дальше не твоя печаль.

Что на покойниках раны не заживают — сущая правда, и с ней никакому Целителю не сладить. Им ведь и правда уже незачем… совсем как Даллену. Он ведь и вправду почитай что мертв — а в Найгету он не жить едет, а умирать окончательной смертью. Долгой и мучительной. Так и зачем его телу стараться заживлять раны, раз ему все равно жить не придется?

Захваченный этой мыслью Тэйглан не сразу сообразил, что же Даллен сказал ему, — но вот когда понял…

— Ты как меня назвал? — выдохнул он.

— А разве ты не Поющий? — удивился Даллен. — Правда, уголки глаз у тебя еще не полностью удлинились… прости, если ошибся.

— Младшей ступени, — отрывисто ответил Тэйглан. Ты не ошибся. Откуда ты знаешь про глаза?

— Я сражался у Кроличьей Балки, — очень обыденно объяснил Даллен. — Мы стояли наверху, сразу за рощей, а лучники найгери справа от нас. Полторы сотни. Так что я знаю, как может сражаться найгери. И про глаза тоже знаю. Да и вообще многое.

Тэйглан был почти рад тому, что спина Даллена отнимет у него еще много времени. Заняться ранами на его груди означало посмотреть ему в лицо — а взглянуть в лицо человека, который бок о бок с найгерис бился у Кроличьей Балки, а потом убил Поющего ударом в спину, было превыше сил.

Обратная дорога была для Тэйглана сверх меры мучительной — и все же он предпочел бы, чтобы она длилась вечно. Чтобы никогда не наступил тот неизбежный день, когда ему придется взять за повод коня с мертвым всадником и безмолвно шагнуть навстречу тем, кто вышел встречать Анхейна — живого…

Тэйглан сотни и сотни раз отгонял от себя мысленные видения этого страшного мига. Но ни одно из этих видений не было и вполовину таким страшным, как страдание в глазах Мастера Поющих Дэррита, когда Тэйглан взялся за повод и молча опустил голову.

Анхейна отпевали всю ночь. Лишь к рассвету, как и велит обычай, остывший уже пепел погребального костра был закрыт землей. Когда солнце взошло, Тэйглан от горя и усталости был словно стеклянный… или это не он, а мир вокруг него такой хрупкий, твердый и холодный, отзывающийся равнодушным звоном на всякое прикосновение? Впрочем, какая разница, с ним или с миром случилось это странное превращение? В любом случае Тэйглан доведет свое дело до завершения, не дозволив себе ни малейшей поблажки — как не позволял все бесконечные восемь дней дороги из Шайла в Найгету. Войти в Немую Комнату — на редкость тяжелое испытание для Поющего… ну или так Тэйглан считал до гибели Анхейна. Теперь, после похорон друга, ничто не казалось ему слишком тяжелым.

Входить в Немую Комнату ему, однако, не пришлось. Даллена уже вывели наружу. Лицо его в ярком утреннем солнечном свете выглядело таким утомленным, словно Тэйглан в зеркало мимоходом заглянул… с чего бы это? Для найгери и уж тем более для Поющего ночь заключения в Немой Комнате, где невозможно ни слышать музыку, ни петь самому, бесспорно, была бы суровым наказанием — да только навряд ли человек этой ночью пытался петь или даже разговаривать с самим собой. Скорей уж эта усталость проистекает из недостатка сна. Даллен и в дороге засыпал последним, а просыпался первым, еще затемно — он и теперь не изменил этому странному обыкновению. Собственно, Тэйглан не мог бы с уверенностью сказать, а спал ли Даллен и вообще: во всяком случае, сам он Даллена не видел спящим ни разу. Хотя восемь суток совсем уж без сна… нет, это что-то из древних до неправдоподобия легенд, а вовсе не из обыденной жизни. Даже из такой жизни, где убивают Поющего.

— Ты готов? — резко спросил Тэйглан у пленника.

— А что, если я скажу «нет», мне дадут время приготовиться? — странно мягким голосом поинтересовался Даллен. Вот ведь рыбья кровь — иначе и не скажешь!

— Приготовиться тебе придется в любом случае, — отрезал Тэйглан. — А то вид у тебя… будто сей момент с мусорной кучи спрыгнул.

Упрямый рот раздвинулся в усталой улыбке.

— Это хорошо, — медленно произнес Даллен. — Можно ли мне будет убрать… вот это? — Он поднял руку, ухитрившись не брякнуть кандалами, и провел пальцами по своей восьмидневной щетине. — Я не привык прятать лицо.