Джон Толкиен - Хранители

Я поглядел на него и увидел, что его одежда, казавшаяся белой, на самом деле и не белая, но разноцветная, и когда он двигался, его одежда сверкала и изменяла оттенки.

«Мне больше нравится белый цвет», — сказал я.

«Белый! — фыркнул он. — Он служил только началом. Белую одежду можно перекрасить. Белую страницу можно переписать, а белый свет можно погасить».

«В таком случае он больше не будет белым, — сказал я. А тот, кто ломает вещь, чтобы посмотреть, что получится, оставляет тропу мудрости».

«Можете не говорить со мной, как с одним из тех глупцов, которых вы называете своими друзьями, — сказал он. — Я призвал вас сюда не для того, чтобы выслушивать ваши указания, а для того, чтобы вы сделали выбор».

Он встал и начал декламировать, как будто произносил заранее подготовленную для меня речь.

«Древние дни прошли. Средние дни проходят. Начинаются молодые дни. Время эльфов кончилось, теперь начинается наше время: мир людей, которым мы должны править. Но у нас должна быть власть и сила, чтобы навести порядок, какой нужен нам, ибо только мудрые могут предвидеть добро.

И слушайте, Гэндальф, мой старый друг и помощник! — сказал он, подходя ближе и говоря теперь более мягким голосом. — Я говорю мы, ибо так и будет, если вы присоединитесь ко мне. Встает новая власть. Старые союзы и старая политика для нас теперь бесполезны. Никакой надежды на эльфов или умершего Нуменора. Остается только один выход. Мы можем присоединиться к власти. Это будет мудро, Гэндальф! В этом наша надежда. Победа ее близка, и те, кто помог ей, будут богато вознаграждены. С ростом власти будут расти и ее верные друзья, и мы, мудрые, такие, как вы и я, своим терпением добьемся такого положения, чтобы управлять ею, контролировать ее. Мы будем ждать благоприятного случая, мы скроем свои мысли, мы будем, возможно, совершать злые дела, преследуя высокую цель — знания, право, порядок: все, чего мы напрасно старались достичь, а наши слабые и ленивые друзья служили нам скорее помехой, чем поддержкой. Так больше не должно быть, так больше не будет, произойдет решительное изменение в наших средствах, но не в наших целях».

«Саруман, — сказал я, — я слышал такие речи и раньше, но только из уст посланников Мордора. Не могу поверить, что вы призвали меня так далеко, только чтобы утомить мои уши».

Он искоса поглядел на меня и замолчал, задумавшись.

«Что ж, я вижу, этот путь вас не устраивает, — сказал он наконец. — А если я вам предложу лучший план?»

Он подошел и положил руку мне на плечо.

«А почему нет, Гэндальф? — прошептал он тихо. — Почему бы и нет? Правящее Кольцо. Если мы овладеем им, власть перейдет к нам. Именно поэтому я и призвал вас сюда. У меня на службе много глаз, и я думал, вы знаете, где находится эта драгоценная вещица. Разве не так? Иначе зачем же Девять расспрашивали об Уделе, и какие дела там у вас?»

И он не смог скрыть внезапного блеска глаз.

«Саруман, — сказал я, отстраняясь, — только одна рука может владеть Кольцом, и вы отлично знаете это, так что не трудитесь говорить мы! Но я не дам вам его, нет, я не сообщу вам о нем ничего, теперь, когда я понял, что у вас на уме. Вы были главой Совета, но вы не смогли скрыть свою сущность. Итак, выбор, по-видимому, заключается в том, чтобы подчиниться либо Саурону, либо вам. Я не сделаю ни того, ни другого. Есть ли у вас другое предложение про запас?»

Теперь он был холоден и спокоен.

«Да, — сказал он, — я и не ожидал, что вы проявите мудрость. Но я дам вам возможность присоединиться ко мне добровольно и тем самым избавить себя от многих беспокойств и страданий. Третья возможность — оставаться здесь до конца».

«До какого конца?»

«Пока вы не откроете мне, как найти кольцо. У меня есть способы убедить вас. Или пока оно не будет найдено вопреки вам и правитель найдет время заняться вами, скажем, для того, чтобы найти достойное вознаграждение за помехи и дерзость Гэндальфа Серого».

«Это может оказаться нелегким делом», — заметил я.

Он засмеялся: мои слова были пустой угрозой, и он знал это.

Они поместили меня одного в башне Ортханка, в месте, откуда Саруман обычно наблюдал звезды: спуститься оттуда можно было только по узкой лесенке из многих тысяч ступеней, и долина оттуда кажется расположенной далеко внизу. Я взглянул на нее и увидел, что если раньше она была зеленой и прекрасной, то теперь покрылась ямами и кузницами. Волки и орки поселились в Изенгарде, ибо Саруман собрал огромные силы, чтобы соперничать с Сауроном. Над всей долиной висел темный дым, окутывая стены Ортханка. Я одиноко стоял на острове в облаках. У меня не было возможности бежать, и дни мои были горькими. Я страдал от холода, к тому же там было немного места, где бы я мог бродить взад и вперед, размышляя о всадниках на севере.

Я был уверен в том, что всадники действительно возникли вновь, хотя слова Сарумана могли оказаться ложью. Задолго до прибытия в Изенгард слышал я новости, в значении которых невозможно было ошибиться. Страх за друзей в Уделе поселился в моем сердце, но я продолжал надеяться. Я надеялся, что Фродо, получив мое письмо, немедленно пуститься в путь, и достигнет Раздола раньше, чем начнется смертоносное преследование. Однако и мой страх, и моя надежда оказались напрасными. Надежда моя основывалась на толстяке из Пригорья, а страх — на хитрости и коварстве Саурона. Но толстяк, продающий эль, имел слишком много забот, а сила Саурона все еще меньше, чем кажется. Но в кольце Изенгарда мне, пойманному в ловушку и одинокому, было трудно представить себе, что охотники, перед которыми все бежит или сдается, потерпят неудачу в Уделе.

— Я видел вас! — воскликнул Фродо. — Вы ходили взад и вперед. Луна отражалась в ваших волосах.

Гэндальф удивленно замолчал и посмотрел на него.

— Это был только сон, — объяснил Фродо, — но сейчас я вдруг вспомнил о нем. Я почти забыл его. Это было некоторое время назад, я думаю, уже после того, как я покинул Удел.

— Тогда сон твой пришел поздно, — сказал Гэндальф, — как ты увидишь. Я был в трудном положении. Те, кто хорошо меня знает, согласятся, что я редко бывал в таком затруднении и не привык переносить такие неудачи. Гэндальф Серый пойман, как муха, предательской сетью паука! Но даже самый хитрый паук может изготовить недостаточно прочную нить.

Вначале я опасался — и на это, несомненно, надеялся Саруман, — что Радагаст также пал. Однако я не уловил ни намека на что-либо неладное в его голосе или виде во время нашей встречи. Если бы я уловил хоть что-нибудь, я не отправился бы в Изенгард или сделал бы это более осторожно. Так подумал и Саруман, поэтому он скрыл свое намерение и обманул своего посланника. Было бы бесполезно пытаться склонить честного Радагаста к предательству. Но он сам верил в свои слова и поэтому убедил и меня.