Грэм Тейлор - Повелитель теней

Он бросился к Бидлу, притиснул его голову к своему животу, царапая пряжкой пояса бородавку на носу слуги.

– Живо! Мы должны приготовиться к приему нашего гостя. Я знал, что он не утонул вместе с кораблем, и вот он идет сюда. Будь благословен Пиратеон, черный повелитель вселенной!

– Что я должен сделать, хозяин? – спросил Бидл, суетливо подбирая с пола ломти хлеба и осушая ими лужицы красного вина.

– Ступай в подвал и принеси мне Руку Славы. Быстро, быстро, у нас времени в обрез.

В своем нетерпении Демьюрел не мог ждать, они помчались в подвал вместе. Из большого дубового ящика Бидл вынул завернутую в кусок шелка руку. Это была отрубленная рука повешенного убийцы, облитая воском, так что ее растопыренные пальцы можно было зажечь, как свечи. Как только их зажигали, все обитатели дома погружались в глубокий сон, пока «свечи» не догорали. Не засыпал лишь тот, кто нес руку сам. Демьюрел взял ее и зажег мизинец.

– Уходи, Бидл, не то ее чары подействуют и на тебя.

Демьюрел повернулся и направился к металлической двери, что вела в подземный ход. От фонаря на стене он зажег и все остальные пальцы. Они шипели и брызгали, их чары постепенно заполняли тьму. Демьюрел отворил тяжелую металлическую дверь, и Рука осветила черноту подземелья. Демьюрел шагнул в подземный ход.

– Приветствую вас, друзья мои, будьте гостями в моем доме. Войдите, разделите со мной мою трапезу, и мы все вместе насладимся чудесами этой ночи.

Томас и Рафа вжались спинами в стену туннеля, стараясь слиться с темнотой. Демьюрел заговорил опять:

– Ну, идите же, идите, не надо так скромничать, ведь я знаю, что вы близко. Я никогда ничем не наврежу вам.

Он криво ухмыльнулся, приподняв одну бровь, надеясь этим скрыть лживость своих слов. Они, затаившись, старались не дышать, боясь, что он обнаружит их.

– Если я не сумею найти вас… – Немного подумав, он договорил: – Что ж, возможно, тулак выманит вас из норы.

Несмотря на леденящий холод подземного хода, по лбу Томаса катились капли пота. Рафа почувствовал, как Томасу страшно, и взял его за руку. Глянув вниз, он понял, что их фонари тускнеют. Скоро они окажутся в кромешной тьме.

Спрятавшись под кустом остролиста, Кейт Коглан ожидала их у входа в туннель; вокруг не видно было ни зги. Она всегда говорила, что ничего не боится. Она не верила в привидения, в ночных чудовищ, не верила в самого Бога. Отец выбил из нее веру во что бы то ни было. Для ее отца она должна была в каком-то смысле заменить собой сына. Сына, который умер за два года до того, как родилась Кейт. Об этой смерти в доме никогда не упоминалось ни словом, о ней свидетельствовал лишь небольшой камень на кладбище, на вершине утеса; мать и сын были вместе – и в жизни, и в смерти.

Кейт всегда ходила в толстых, до колен, бриджах, в тяжелых башмаках и нескладной куртке; довершала наряд треуголка. Ее длинные волосы были стянуты на затылке конским хвостом, однако огромные голубые глаза и сияющая кожа все-таки выдавали, что это девочка.

Что до призраков, то Кейт была твердо убеждена: никаких призраков не существует. За свои четырнадцать лет она не видела ни одного, а то, чего она никогда не видела, никак не могло и навредить ей. Зачем бояться невидимого, когда всю жизнь мучения и боль приносили ей люди, ее окружавшие? Она часто спрашивала отца о жизни и о смерти. Ответом ей всегда было молчание либо крепкая затрещина. Он то и дело повторял ей одно и то же: «Все, что ты видишь в жизни, – это все, что в ней есть». Когда она была маленькой, он только сердито тряс ее, если она спрашивала о матери. И пьяно орал, что ее мать мертва, и хватит об этом, ее больше никогда не увидеть, она лежит в сырой земле, на потраву червям. «Если бы Бог был, – вопил он во весь голос, – зачем бы он забрал у меня сперва моего сына, потом жену? Милосердный Бог… Выдумка… Опора слабодушных…»

Кейт прикрывала голову и замирала, скорчившись где-нибудь в углу, а он в бессильной ярости расшвыривал все, что было в их скудном жилище. Потом он рыдал – долго, отчаянно – и в горе своем цеплялся за Кейт, но она никогда не умела плакать. Все ее слезы были задраены наглухо, похоронены на самом донышке ее души, как и далекие, потускневшие от времени воспоминания о матери. Ее лицо превратилось в каменную маску. Она больше никогда и никому не позволит навредить ей, и теперь, с пистолетом в руке, она готова была сразиться со всем миром.

Выглядывая из-за остролиста, она нацелила пистолет со взведенным курком в темноту. Из мрачной темноты туннеля до нее доносились повторенные эхом призывы Демьюрела. Она хорошо знала его голос. Оставаясь в своем укрытии, она думала о Томасе и Рафе, и с каждым новым выкриком Демьюрела, долетавшим до нее из верхнего конца лабиринта, ее тревога возрастала.

В темных очертаниях леса ее глаза начали различать странные контуры – они были везде, куда бы она ни взглянула. Дерево превращалось вдруг в гигантскую голову, облако – в лебедя, намертво прилепившегося к звезде, пучок травы виделся теперь костлявым кабаном, пробиравшимся сквозь подлесок. Кейт вглядывалась в темноту. И вдруг мороз пробежал по ее спине. Ночь смотрела на нее в упор!

С крохотной прогалины, всего в нескольких шагах от нее, пять пар сверкающих красных глаз уставились на куст остролиста. Кейт почувствовала, как вспотели ее ладони, – внезапно ее охватила паника. Она не смела пошевельнуться, боясь, что они увидят ее. Не смела проглотить ком в горле, боясь, что они услышат ее. Даже с такого короткого расстояния она не могла разглядеть их фигуры – видела только красные, устремленные в ее сторону глаза. Если это были контрабандисты, то такого камуфляжа ей видеть еще никогда не доводилось. Она определенно не слышала, как они подошли; просто появились, и все.

Кейт вдруг увидела, что вокруг каждой пары глаз возникли серебристые очертания неясных фигур и, словно миллионы крошечных искр, запрыгали над огнем. Они становились все ярче. Потом искорки стали сближаться. Потом закружились круговертью, словно никак не ощущаемый ветер раздувал догоравший костер. Становясь ярче и ярче, они меняли цвет, из серебристого становились красными, зелеными, синими. И наконец исчезли, столь же мгновенно, как появились. С ужасом она всматривалась в ночь. Ее глаза были словно прикованы к тому, что она видела перед собой.

На лесной прогалине возникли пять высоких фигур, одетых с головы до ног в металлические доспехи. На их головах были сверкающие шлемы в форме змеиной головы, сквозь прорези поблескивали глаза, сверкавшие, как алмазы. Два огромных клыка цвета слоновой кости торчали книзу из-под каждого шлема, словно клыки саблезубого тигра или давным-давно вымерших существ.