Дмитрий Туманов - Следствие считать открытым

— Согласен, — ответил я, показав сначала на рот, потом на уши.

Где-то за стенкой мог сидеть шпион-слухач. Умница тетушка, она сразу все поняла, схватила кусок мела и корявой вязью написала на столе: «Отправляйся в Зеленодолье, в Эштру, там у меня родня, передашь им мое письмо. Сейчас иди спать, а я соберу тебя в дорогу».

Дальнейшие обсуждения моего «стратегического отступления» происходили на бумаге. Мозги работали со скрипом и из последних сил, но спустя час у нас родился кое-какой план. Я отдал Клариссе все свои скудные сбережения и отрядил на Подготовку бегства моей персоны, направив ее в два места. Пункт номер первый — конюшни Истри, поскольку самый важный элемент в путешествии — оседланный спутник. В Фацении в качестве вьючных животных преимущественно используются яки — они уверенно пробираются по опасным горным тропам и снежным заносам, неприхотливы в еде, но тихоходны, потому для меня такой выбор исключался. Лошадь может увязнуть в сугробе, зато быстрее нее в здешних местах бегает только горный баран — последние плохо приручались, были редкостью и стоили огромных денег. Памятуя о возможном преследовании, я остановил свой выбор на лошади, к тому же время было дорого и по другой причине.

В конце зимы в Фацении не бывает сильных холодов, и ночной путник особо не рискует замерзнуть по пути, но за долгие месяцы снега наметает столько, что в ином месте можно в нем и утонуть. Потому на своих двоих вообще дальше околицы не уйдешь, а многие городки зимою вообще отрезаны от цивилизации. К тому же бичом здешних мест являются частые и могучие лавины, порою сметающие целые поселения; по весне с гор Эйсовой долины лавины сходят ежедневно и с таким грохотом, что в городе дрожат стекла. Поэтому вплоть до середины мая все дороги в ущельях завалены глыбами льда и массами рыхлого тающего снега. Но в конце марта оттепели еще только начинаются, и, по достоверным слухам, кратчайший путь в Зеленодолье, проходящий через Волчье Плато и Эсвину долину, еще был свободен.

Итак, конюший Истри, мой старый приятель, вечером должен был доставить пару не самых захудалых коняг к кладбищенской сторожке на северной городской окраине. При моей специфической профессии мне часто приходилось общаться с покойниками, а поскольку «хозяин» нашего погоста организовывал в последний путь усопших со всего города, то он часто оказывался весьма полезным для следствия, чем иной раз беззастенчиво пользовался. Преотвратный тип с поросячьим именем Хорви — главный кладбищенский сторож, он же могильщик и отпевальщик, — едва завидев меня, распрямлял согбенную спину, радостно скалил щербатую пасть и блистал склизкими глазками в предвкушении очередной бутыли перегона в обмен на местные «новости».

Именно его ветхая хибарка была пунктом номер два для Клариссы. Старый пьяница может заподозрить подвох, если господин «сыскарь» попытается его подкупить золотом, но перед властью «жидких денег» он не устоит. Тем более когда ему под нос сунут целую корзину «Голубого огонька» и пообещают потом еще столько же.

Мой нехитрый план состоял в следующем: каждый день после обеда по улице проезжает телега водовоза. В нынешнем общегородском бедламе никто не обратит внимания на то, что она проедет часа на три-четыре позже обычного и возница на телеге будет новый — человек из похоронной команды. Нет, я не предполагал смыться в пустой бочке — это старый избитый трюк, и наблюдатели на это не купятся. Телегу наверняка остановят и проверят несколько раз, да и бочонки маловаты для взрослого человека. Но не для моих вещей, запакованных в кожаные мешки и спрятанных под водой. «Водовоз» для виду заглянет и в другие дома на улице, а потом окольными путями вернется к своим могилкам.

Наконец я придумал простой, но ловкий способ самому покинуть дом. Кларисса в течение дня должна буквально намозолить шпионам глаза: сходить на рынок, к родне, к соседям, да мало ли еще куда — хотя бы и мусор выбросить. Но в последний раз она должна вернуться через черный ход, выйти спереди и, скажем, смести снег с крыльца, а затем уйти окончательно через уличную дверь.

Встревоженные агенты — как же так, не входила, а вышла? — обязательно проверят ее, может быть, даже обыщут и, конечно, ничего особенного не обнаружат, лишь нарвутся на острый язычок тетушки. В то же время я в той же женской одежде, в которой Кларисса ходила весь день, выйду черным ходом. Надеюсь, после того, как она пройдет мимо наружки во дворе с десяток раз, на нее вовсе прекратят обращать внимание. А сама Кларисса пойдет в ее любимый Приход, под покровительство отца Глага, — там она и останется на некоторое время, пока страсти не утихнут. А я отправляюсь прямиком на кладбище и уже оттуда сматываюсь из злосчастного городка.

Кривобокая вязь была смыта тряпкой, исписанные листы Пергамента ушли в печь, Кларисса — на задание, а я — в кровать с камнем на сердце. Моя потрескавшаяся, облезшая хибарка, в которой я прожил лучшие годы молодости, грязный опостылевший город, к которому я так привязался, родная страна, про которую я вспоминал лишь после пятой кружку — неужели я вас покину? Да и удастся ли? Скажите, за Что мне уготована такая судьба? Почему именно я оказался Промеж двух огней? Все это как-то неправильно и совсем несправедливо.

Я, конечно, понимаю — час Вознесения близок, и где-то там, на Небесах, армии Света и Тьмы вскоре сойдутся в Аверкорде — Последней Битве. Ставки в этом решающем противостоянии высоки, и потерям не будут вести счет, ведь Светопреставление уже началось, и наш тихий, спокойный мир начинает разваливаться, словно старый ветхий дом под натиском сокрушительного урагана.

А я… Я — маленькая мышка в этом доме, придавит меня доскою, и никто того не заметит. Но ведь и мышка тоже имеет право на гнездышко под половицей, на свой кусочек сыра, на глоток чистого воздуха и на мирную, спокойную жизнь, пусть даже и мышиную, Не трогайте мышку, пожалуйста…

Отстаньте! Сплю я, сплю! Уйди, пропади, сгинь навеки, кто бы ты ни был! Оставьте меня в сладких объятиях небытия, ничего знать не желаю! Тетушка, прекрати меня будить, объявляю этот день выходным!

— Валиен, просыпайся! Вставай, греховодник окаянный! Валиен, квашня-размазня, очнись — вороги не дремлют, а времени в обрез!

Сознание с трудом заполняло мозг, и первым чувством, рожденным им, оказалась отчаянная детская обида на все и вся. Потом пришла боль. Ломота скрутила и сковала тело. Стонал и жаловался на жестокую участь каждый мускул, каждая косточка, а в пылающем черепе бесы-молотобойцы построили адскую кузницу. Видимо, нынче меня пропустили через камнедробилку, порезали ломтиками, сожгли, а потом воскресили от нечего делать.