Элизабет Хэйдон - Реквием по солнцу

— Приношу самые искренние извинения, ваше величество, — ответил герцог, низко кланяясь, — он явно хотел успокоить короля фирболгов. — Мы не предвидели, с каким интересом отнесутся жители Ярим-Паара к своим соседям с юго-востока. Пожалуйста, простите нашу грубость, она не была намеренной. Скажите, что я могу сделать, чтобы загладить нашу вину?

В свете мерцающих факелов выражение лица короля фирболгов слегка смягчилось. Однако ответил он далеко не сразу.

— Вы можете найти мне мастера по изготовлению витражей, готового за высокую плату отправиться в Илорк. — Теперь голос Акмеда звучал почти спокойно. Он сделал несколько шагов в сторону болгов, но потом остановился и обернулся через плечо. — Только не присылайте безмозглых идиотов, я сыт ими по горло.

Герцог Ярима с сомнением посмотрел на Акмеда:

— Я отправлю своих людей на поиски, но не уверен, что такой мастер найдется.

Акмед подошел к Грунтору.

— С чего начнешь? — спросил он у сержанта. Великан фирболг задумался.

— Нужно очистить шатер от всего лишнего, чтобы я мог осмотреть пересохший источник.

Акмед вернулся к королевской чете и герцогу.

— Пусть все, кроме вас, покинут шатер.

Эши кивнул, заставив герцога замолчать. Затем повернулся к яримским солдатам, оставшимся в шатре:

— Вам следует выйти наружу, господа.

Когда Грунтор подошел к обелиску, все вокруг него, в том числе и огромная толпа, собравшаяся на площади, как будто окуталось серой пеленой. В целой вселенной остались только он и Энтаденин.

Даже в спящем состоянии гейзер, как и сам Грунтор, оставался ребенком Земли: один — рожденный от огня, другой — от воды, удивительные творения, познавшие магию живительного прикосновения своей великой Матери.

Грунтор обошел вокруг обелиска, испытывая удивление и восхищение, и его охватило чувство огромной потери. Каким прекрасным был источник в минуты своей жизни! Мощный столб воды, высотой в два раза превышающий самого Грунтора, бил из каменного основания в сторону заходящего солнца, словно приветствовал далекий океан, до которого были тысячи миль. Болг почти представил себе, как возник обелиск и как он выглядел: слой за слоем разноцветные кольца и полосы всех оттенков алого и розового, желтовато-коричневого, зеленовато-желтого и цвета морской волны, отложения минералов, с каждым годом становившиеся все выше и выше и наконец превратившиеся в самое удивительное сооружение, воздвигнутое Природой.

Теперь обелиск стоял, лишенный жизни, высохший, покрывшийся запекшейся красной глиной, как и весь Ярим, но не покорившийся.

Грунтор перешагнул через разбитые камни бассейна, построенного вокруг фонтана, и медленно, благоговейно приблизился к источнику дающей жизнь воды. Протянув руку, он прикоснулся к его сморщенной плоти.

Пальцы Грунтора легли на потрескавшуюся глину, оказавшуюся неожиданно теплой и податливой. Он заморгал; глаза говорили ему, что гейзер мертв, когда-то влажная глина навсегда засохла, но неразрывная связь с Землей подсказывала, что это не так.

Из глубины обелиска он слышал голос Земли, медленную мелодичную песнь, проникшую в его сознание и омывшую душу. Грунтор вспомнил, как они с Акмедом и Рапсодией, спасаясь от преследователей, плутали по бесконечным корням Сагии, Дерева Мира, и в конце концов попали в новый и тоже прекрасный мир. Песнь, которая рассказывала ему историю Энтаденина, пленила его сердце.

Так Грунтор узнал о рождении провинции, получившей на языке людей название Ярим. Забытая благоприятными ветрами, отутюженная ледником, она расположилась в тени гор, на границе континентов, где в недрах бесплодной земли таились огромные сокровища. Медные и марганцевые руды, железо и райзин, голубой металл, так любимый болгами, которые использовали его при производстве стали, опалы и бесценная соль — все это пряталось под толстым слоем красной глины. Однако сюда не долетали ни прохладный морской бриз, ни холодные ветры с гор, а затвердевшая земля отказывалась отдавать людям свои сокровища.

Грунтор продолжал стоять, не в силах справиться с изумлением, а в его сознании мелькали удивительные образы, песнь становилась мелодичнее, ее ритм быстрее. Теперь он слушал рассказ об Эрим-Рас, Кровавой реке, чьи воды покраснели от марганца. Эрим-Рас слилась с притоком могучего Тарафеля, и их брак привел к появлению прекрасного оазиса. А потом у них родился сын — Энтаденин.

Тарафель, как и любая другая великая река, рассекающая континент, имела сеть подземных притоков, питающих ее русло, и заливные луга, которые тянулись на многие мили. Расположение одного из таких притоков оказалось особенно удачным. В нем соединилась целая сеть подземных ключей, образующих водораздел, — вода сюда поступала из моря через пещеру вулканического происхождения, расположенную на северном побережье Хинтерволда. Пещера находилась в скале, как раз в том месте, где Северное море встречалось с океаном, отчего возникало мощное встречное течение протяженностью в тысячу миль.

Это течение и питало Энтаденин.

Двигаясь на восток, морская вода проходила через ледяные поля Хинтерволда, где очищалась и опреснялась, затем под зеленеющими полями Кандерра, сквозь торфяные болота и суглинки, которые делали земли этой провинции такими плодородными, пока не добиралась до песчаных, богатых минералами и глиной почв Ярима, где решала наконец остановиться. Впрочем, это решение было вызвано наличием практически непреодолимых скал, оставшихся после формирования восточных гор. Отфильтрованная льдом, песком и временем, отразившаяся от подземного барьера, вода, прозрачная и сладкая, оказывалась в ловушке. Ей оставался только один выход — устремиться вверх.

Так и произошло.

Когда Энтаденин родился, он представлял собой маленькую лужицу, с журчанием появляющуюся из земли, но очень скоро превратился в большое грязное болото. Даже если бы рядом находились люди, они бы не обратили внимания на его появление, но прошло еще несколько тысячелетий, прежде чем сюда пришли первые поселенцы. Не слишком монументальное начало, но имеющее важные последствия — вода вырвалась из подземного плена.

Теперь дело было за временем и океанскими течениями, которыми управляли фазы луны. Когда морские течения отдыхали, обретал покой и Энтаденин, и поток превращался в бегущий под полями Кандерра тоненький ручеек, который не мог проделать весь путь до Ярима. Но когда наступало полнолуние, течение меняло свое направление, морская вода устремлялась вперед и вырывалась на волю яростным, сверкающим фонтаном. Так продолжалось в течение тысячелетий, минералы накапливались вокруг гейзера, это естественное ограждение росло и твердело, пока не возник обелиск, получивший имя Энтаденин.