Элизабет Хэйдон - Элегия погибшей звезды

— Как мы можем вытащить ребенка наружу? — вновь спросил он у повитухи.

Кринсель покачала головой.

— У меня есть кое-какие корни — крушина, примула и черная медуница, — они помогут открыть утробу, но при этом велика вероятность убить мать или ребенка. И тогда придется выбирать, кого сохранить.

— Если ты намерена прибегнуть к таким крайним средствам, разреши мне помочь.

Удивительно красивый женский голос драконицы зазвенел в пещере, наполнив ее мерцающим светом, словно лучи вечернего солнца скользнули по поверхности тихого озера.

Акмед и Эши обернулись и увидели высокую стройную женщину. У нее была кожа цвета спелой пшеницы и глаза, в которых сияли звезды. Ее серебристо-белые волосы волнами ниспадали до колен, а одеяние казалось сотканным из звездного света, от него исходило неземное сияние, озарявшее темную пещеру.

Акмед оглянулся в поисках драконицы.

Она исчезла.

Эши посмотрел на женщину, и впервые с того момента, как вбежал в пещеру, его лицо озарилось улыбкой.

— Благодарю тебя, прапрабабушка, — нежно проговорил он.

Рапсодия, чье сознание ускользало и возвращалось, слегка оживилась, услышав совершенно по-новому звучавший голос драконицы.

— Я думала… ты отказалась от человеческого облика, — прошептала она.

Сияющая женщина широко улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб.

— Ш-ш-ш-ш. — Она положила свои бесплотные руки ей на живот. — Так и есть. Женщина-болг, открой ей утробу.

Кринсель смотрела на прекраснейшую из женщин абсолютно остекленевшими глазами. Но потом она тряхнула головой, вытащила из своей сумки масло примулы, капнула его на кусочек чистой марли и поднесла к губам Рапсодии.

Мужчины молча наблюдали за действиями повитухи, не зная, чем помочь. Время от времени лоб Рапсодии расчерчивали морщины боли, но она не издавала ни единого звука и не открывала глаз, однако Эши знал, что она в сознании.

Он переводил взгляд с лица жены на прапрабабушку, чье лицо, несмотря на всю свою королевскую красоту, сохраняло возбужденное детское выражение, которое он не раз видел, когда она пребывала в облике драконицы. Он продолжал наблюдать за ней со смесью страха и благоговения, пока не почувствовал, как Рапсодия сжала его ладонь.

— Сэм, — прошептала она.

— Да, Ариа?

Она с трудом подняла руку и коснулась его груди.

— Мне нужен свет твоей звезды. Наш ребенок скоро родится.

Эши склонился над Рапсодией и накрыл ладонью ее узкую руку.

— Все, что тебе потребуется. — Он успокаивающе погладил ее пальцы, хотя не совсем понял, что она имела в виду. — Но как я его тебе передам?

С искаженным от боли лицом Рапсодия мучительно искала слова.

— Открой сердце, — прошептала она. — Приветствуй своего ребенка.

Эши сумел лишь кивнуть.

Она начала напевать сереннскую элегию, которой совсем недавно ее научил Джел'си. Песня лилась с ее губ, а по щекам катились слезы. Повитуха и Элинсинос двигались вокруг нее, перешептывались, касались живота, но она их не замечала. Рапсодия слышала лишь музыку, звучащую в груди ее мужа, чистую песнь потерянной звезды.

— Приди, мое дитя, — пела она, и в ее голосе возникла сила Дающей Имя, хотя он и дрожал от чувств, переполнявших мать. — Приди в наш мир и живи.

Она ощущала, как от живота распространяется тепло стихийного огня, который она так долго носила в своей душе, и смешивается с прохладными потоками морской воды, напитавшей ее совсем недавно, и магией отца ее ребенка. Она закрыла глаза и прислушалась к бормотанию женщин и песне Земли, также звучавшей в Эши, шепоту ветра, давшего жизнь ее народу, — симфонии стихий, просыпающейся к жизни в ее чреве и благословенной светом чудесного осколка потерянной звезды.

Она продолжала петь, пока боль не стала невыносимой, а затем она лишь стонала между схватками, ее песня превратилась в историю боли, песню, которая срывается с губ всех матерей, когда они дают жизнь ребенку.

Элинсинос в последний раз о чем-то посоветовалась с Кринсель, и, когда повитуха кивнула, показывая свою готовность, драконица, принявшая облик женщины, подняла руки, а потом они опустились вниз и прошли сквозь живот Рапсодии, словно состояли лишь из тумана и звездного света.

Рапсодия громко застонала, песнь дрогнула, и Кринсель сжала ее ладонь, но потом, когда Элинсинос начала поднимать руки, нежно извлекая крошечный сияющий комочек света из ее тела, полилась с новой силой.

— Назови его, Прелестница, чтобы он мог обрести форму, — попросила сияющая женщина, и ее улыбка ярче солнца озарила пещеру.

Рапсодия свободной рукой потянулась к Эши. Когда их пальцы переплелись, она прошептала голосом Дающей Имя:

— Добро пожаловать, Меридион, Дитя Времени.

Несколько мгновений в руках Элинсинос оставался лишь сияющий свет. Затем он стал обретать форму, появилась крошечная головка, поднятые вверх маленькие ручки, которыми ребенок принялся размахивать. Тихое воркование превратилось в громкий крик, и пещера наполнилась обычной музыкой детского плача.

Кринсель оставалась рядом с Рапсодией, помогая ей завершить роды. Голова Рапсодии бессильно опустилась на пол пещеры. Элинсинос подплыла к Эши, который потрясенно смотрел на происходящее, и осторожно вложила ребенка ему в руки.

Он смотрел на кричащего младенца, и радость трепетала в его зрачках с вертикальными разрезами — точно такие же глаза смотрели на него с крошечного личика. Эши улыбнулся своей прапрабабушке.

— Только теперь, как никогда раньше, я понимаю.

Элинсинос склонила голову набок, как часто делала, находясь в облике дракона.

— Что именно?

Эши вновь взглянул на сына, не в силах надолго отвести от него взгляд. Он наклонился и поцеловал Рапсодию в лоб, а потом неохотно выпрямился и посмотрел в глаза Элинсинос.

— Почему Меритин навсегда потерял свое сердце, увидев тебя, — просто ответил он. — Ты удивительно красива, прапрабабушка.

Сияющая женщина улыбнулась, а затем исчезла, а на ее месте возник бесплотный дракон.

— Благодарю тебя.

Она кокетливо наклонила голову, и в этот момент Кринсель жестом показала, что роды закончены.

И пока они стояли, наслаждаясь чудом, пещера Потерянного Моря наполнилась элегией потерянной звезды, повторяющей новое имя, песню начала жизни.

В единственном темном углу пещеры стоял одинокий Акмед и молча наблюдал.

В красной иссохшей пустыне Ярима, возле города Ярим-Паар, Мэнвин, Прорицательница Будущего, ждала, стоя на обжигающе холодном зимнем ветру.

Ожидать ей, как она знала, оставалось совсем немного, и она коротала время, напевая тихую мелодию, одной рукой рассеянно играя спутанными локонами своих пламенно-рыжих волос, слегка поседевших на висках. В другой руке она держала потускневший секстант, реликвию из старого мира, отданную ее матери намерьенами Первого флота в память об ее отце. С помощью этого инструмента он путешествовал по океанам, но она ничего не знала о его истории, ибо не ведала Прошлого, но благодаря секстанту могла призвать Будущее.