Кейт Эллиот - Королевский дракон

— Соберите все, что хотите взять с собой, — приказал Вулфер, — но помните, что «орел» не должен владеть ничем, кроме дружбы своих товарищей и собственной силы.

— Все, что у меня есть из вещей, — одежда, которая на мне, — отвечала Лиат.

Это было явной ложью и удивило Ханну. Но Лиат смотрела в другую сторону. Если и заметили, что она говорила неправду, вида никто не подал. Они, впрочем, не знали Лиат так хорошо, как Ханна.

— Пойду соберу дорожный мешок и попрощаюсь с семьей, — сказала она. Лиат продолжала стоять, глядя в пустоту. Ханна стерпела это и обратилась к Вулферу: — Моей матушке будет приятно, если вы скажете ей несколько слов, господин.

— Хорошо. Я пойду к ней, а Лиат пусть закончит с лошадью. Остальные подождут.

Все они, конечно, видели книгу и знали о ней. Но никто из «орлов» не сказал ни слова. Подозревал ли Вулфер о ценности этой вещи? Ханна не знала. Она пропустила его вперед, как диктовал закон вежливости, затем вывела свою лошадь на улицу. До нее едва донеслись слова благодарности, произнесенные тихим голосом Лиат…

Солнце стояло высоко над холмами. Пели птицы и зеленела растительность на крестьянских огородах. Вся семья трактирщика собралась во дворе. Чудо, Карл сам принес ее мешок с вещами — смена одежды, миска, ложка и еще какая-то мелочь — и теперь привязывал его к седлу. Его глаза блестели, когда он смотрел на Ханну, и она вдруг почувствовала, как родные гордятся и восхищаются ею так же, как она восхищалась Хатуи. От этого хотелось плакать.

— Смешно смотришься. Ни рыба ни мясо, — пошутил брат, немного подпортив сентиментальное настроение.

Но она только улыбнулась. У нее не было той практичной дорожной одежды, что носили ее новые товарищи, поэтому Бирта обрядила дочь в то, из чего давно вырос ее старший, женатый брат Транчмар, — в меру возможности подлатав вещи и подогнав их по росту. Лиат утешила ее, сказав, что всегда так одевалась, путешествуя с отцом. Мать сжала руку Ханны.

— Помни, девочка, что ты отвечаешь не только за себя, но и за подругу. Заботься о ней.

— Обещаю. — Ханна обняла отца, затем брата. — Карл, а ты присматривай за ними. Хорошо?

Оба сдержали слезы. Лиат вышла из конюшен, ведя наконец-то оседланную лошадь. Но в мешках, привязанных к седлу, не было ничего, похожего на книгу. Возможно, подумала Ханна, подруга заново перепаковала вещи и ненадежнее спрятала свое сокровище. Лиат, не глядя на нее, прощалась с Карлом и Биртой.

Наконец они сели в седла и последовали за Вулфером по дороге, ведущей на юг. Из пятерых только Ханна оглядывалась назад. Когда деревня наконец скрылась за лесом и они двигались молча по дороге посреди спокойных и величавых деревьев, Лиат нарушила тишину:

— Никогда не вернусь сюда.

Ханна испуганно вздрогнула, а Вулфер улыбнулся:

— Даешь обет?

Лиат, казалось, только сейчас осознала, что говорит вслух.

— Нет. Зарекаться не буду. Только чувствую, что это так.

— Анна всегда доверяла чувствам. Таким, как это. — Голос старого «орла» был почти ласков.

Анна… Мать Лиат была волшебницей, из-за этого ее убили, и было во всем этом что-то, чего девушка понять не могла. Но Ханна должна была сделать все, что в ее силах, чтобы защитить подругу.

— Не будем медлить, — подбодрил их Вулфер. — Впереди долгий путь.

Так ехали они, разговаривая мало, но размышляя о многом. Поступь лошадей была неторопливой, но ровной, и к вечеру Хартс-Рест остался далеко позади.

«Росвита Корвейская, ничтожнейшая из слуг Господа и Владычицы, ее королевскому величеству, королеве Матильде, шлет весть и нижайше уверяет в преданности и равно приветствует во имя Владычицы, чья неисчерпаемая мудрость и величайшая слава да пребудет с тобой, наша славная королева, мать великого короля Генриха, второго с этим именем».

Послание отца лежало поверх второй страницы, закрывая собой слова, написанные вчера до того, как ее прервали, сначала посланник с севера, а затем известия о споре, вспыхнувшем между членами Королевского совета. Она сунула пергамент в потайной карман платья. Пальцы приятно касались ризы из золотого шелка, какие носили королевские клирики. Очередная суетная мирская радость напомнила о себе. Золотая риза, символ королевской службы, была надета поверх грубого черного платья. Его она тоже носила всегда, и означало оно принадлежность к выходцам из монастыря Владычицы Нашей в Корвее.

Она вновь вернулась к книге.

«По просьбе твоей принимаюсь я за тяжкий труд описания деяний великих князей. Вдобавок расскажу немного о происхождении и истории народа вендийского, над которым король Генрих, первый с этим именем, стал первым владыкой, чтоб, читая, могла ты дивиться разумом, отбросить заботы и с немалой пользою досуг провести».

На этом она вчера закончила. Счастьем было вернуться в тишину скриптория после шума вчерашней ночи, утихшего лишь тогда, когда король после пира отправился на покой. Она глянула на вощеную табличку с записями, не раз переправленными, затем обмакнула перо в чернильницу и принялась писать.

«Прощения прошу, что не могу рассказать обо всем, ибо писать стараюсь так, чтобы повествование было не чрезмерно долгим и не утомило читателя. Пусть ваше величество прочтет книгу, вспоминая о нас, и не запамятует о чувстве преданности, с которым все сие было написано».

Так кончалось вступление к книге первой «Деяний великих князей». Росвита откинулась на спинку сиденья. Спина уже побаливала. Когда она впервые оказалась при дворе, будучи двадцати лет от роду, малознающей подопечной корвейского монастыря, она могла сидеть целыми ночами, прерывая труд только со звоном колокола, зовущего к молитве. Ей ничего не стоило долго сидеть при свечах, многократно переписывая древние тексты и создавая свои, создавая, несмотря на юность и неопытность. Теперь, спустя еще двадцать лет непрерывных трудов сначала на благо короля Арнульфа Младшего, затем нынешнего Генриха, силы были не те.

Но она все равно улыбнулась, закончив страницу. Правильно говорила матушка аббатиса: «Болезни старости напоминают нам о мудрости, что получена нами с годами жизни». Сама матушка Отта Корвейская, несмотря на восьмой десяток, ни разу не была замечена хворой и страдающей, да и вообще была самой доброй и мудрой женщиной, из тех, кого Росвита встречала на своем пути и вспоминала с радостью. Мать Отта все еще была жива и приближалась к девяностолетнему возрасту, что, конечно, означало великую к ней милость Господа и Владычицы.

Десять лет Росвита трудилась, общаясь с престарелыми придворными и епископами, делала записи и изучала старые в архивах монастырей, мимо которых следовал двор короля, бесконечно странствуя. Теперь начала писать, надеясь на то, что матушка Отта успеет прочесть ее труд.