Майкл Стэкпол - Война темной славы

В тот день, когда мне вручили маску, я впервые почувствовал себя по-настоящему живым.

Более двадцати лет минуло с тех пор, но я все еще отчетливо помню события этого дня. Зима, казалось, никак не хотела уходить насовсем. Приближалась пора летнего солнцестояния, но дни были намного прохладнее, чем обычно. Никто не сетовал на такую погоду — напротив, многие были ею довольны, поскольку предыдущий год выдался невыносимо жарким. Некоторые даже дерзко предполагали, что, возможно, эта мягкая прохлада предвещает конец эпохи власти жестокой Кайтрин — бича Северных земель. Мне же не было дела ни до погоды, ни до судьбы злобной правительницы Авролана, потому что наступило мое восемнадцатое лето, что и делало его особенным, а меня — неугомонным.

Маска, которую я тогда получил, была не первой в моей жизни — как, впрочем, и не последней. Она представляла собой обычную лунную маску, белую, словно луна, имени которой она и была обязана своим названием. А с наступлением следующего полнолуния мне должны были даровать первую маску жизни — если, конечно, боги улыбнутся мне и я сумею доказать, что достоин такой награды. Таким образом, лунная маска олицетворяла мое перевоплощение — из беспечного ребенка в серьезного человека.

В то утро я намеревался встать пораньше и одеться подобающим образом, в ознаменование начала новой поры жизни. Я хотел поприветствовать отца уже как взрослый человек, надев маску, которую он принесет. Но, к сожалению, проснулся я слишком рано, провалялся в постели, не в силах решить, встать мне или еще немного поспать, затем снова уснул и спал до тех пор, пока сквозь пелену сна не услышал тяжелые шаги отца на лестнице. Прежде чем я успел протереть глаза, дверь отворилась, и он вошел в комнату.

Воспоминание об этом летнем утре до сих пор не покидает меня, и это одно из моих самых дорогих воспоминаний об отце. Тем летом по всей Ориозе маски получали все юноши и девушки, которым исполнялось восемнадцать. Церемония вручения маски происходила, как правило, в присутствии всех членов семьи, но в роду Хокинсов дело обстояло иначе. Сыну маску вручал отец, а дочери — мать, и событие это приобретало, таким образом, особый оттенок таинства и торжественности. Я знал, что мне предстоит пережить целый месяц сдержанного безумия, прежде чем наступит благословенный день, когда я получу мою маску жизни.

Отец стоял возле моей кровати и смотрел на меня сквозь прорези своей маски — маски жизни. Дома он надевал ее очень редко, только по особым случаям. Выглядела маска устрашающе грозно. По бокам ее, у висков, торчали белые перья темерикса, они переливались на свету всеми цветами радуги. Нос походил на ястребиный клюв (лорд Норрингтон, а до него — его отец часто брал с собой моего отца, собираясь выступить против врагов, — так иногда выпускают из клетки ястреба, давая ему возможность поохотиться на мелких грызунов). Прорези для глаз были в зазубринах, а на лобной части к коричневой коже маски пришиты две тесьмы. То были награды за храбрость, одну из которых отец получил от лорда Норрингтона, а вторую — из рук самой королевы Ориозы. Со лба маски, как раз посередине, свисала прядь посеребренных сединой волос. Отец отказывался носить капюшон, хоть и имел на это полное право, предпочитая, чтобы все лицезрели копну его густых волос. Сквозь узкие прорези маски я мог видеть карие глаза отца. Мне даже показалось на какое-то мгновение, что в них блеснули слезы. Мой отец никогда не плакал от боли — по крайней мере, от физической. Но моральные страдания (или, напротив, радости жизни) иногда могли выжать из него слезу.

Хоть я уже перерос отца, он все же был крупнее меня, намного шире в груди и плечах. В детстве отец казался мне огромным. Да и теперь, когда я вырос, он все равно был намного больше, чем я сам. Несмотря на свои немолодые годы, отец не утратил силы, и все еще состоял на службе у лорда Норрингтона в качестве Стража Мира в Вальсине.

Отец медленно поднял руки, держа в них полоску из обычной белой кожи, которую мне предстояло носить весь последующий месяц.

— Вставай, Таррант Хокинс! Закончились беззаботные дни твоей юности! На этой маске, как и на многих других, будет написана история твоей жизни!

Я откинул одеяло и встал без слов — только солома в матрасе затрещала, да скрипнули доски под ногами. Я вытащил соломинку из рукава спальной сорочки, еще одну — из волос на затылке и бросил их на пол.

Казалось, я целую вечность ждал этого момента. В ближайшее ко дню летнего солнцестояния полнолуние мы должны были получить наши маски. Все мои ровесники прекрасно знали, что в этом году полнолуние придется как раз на сам день летнего солнцестояния, и это означало, что мы необыкновенные и что на нас — особое благословение. От нас ждали чего-то особенного, и я надеялся, что смогу оправдать эти ожидания. Уже с того момента, когда я узнал, что полнолуние выпадает на день солнцестояния, я начал готовиться к нему и ко всей своей будущей жизни, которая последует за этим днем.

Но готовиться к тому, о чем ты понятия не имеешь, — задача не из легких. Ну, конечно, кое-что о Лунном месяце я все-таки знал. Хоть мне и не позволяли присутствовать на всех торжествах, связанных с вручением масок моим братьям и сестрам, результаты Лунного месяца каждого из них было не так уж трудно заметить. Для Нони, моей старшей сестры, эта пора закончилась замужеством. Один мой старший брат получил пост улана в приграничном эскадроне, а второй — в разведывательном. Таким образом, я понял, что в Лунный месяц решалась их дальнейшая судьба, определялась дорога, по которой они пойдут.

Отец поднес маску к моему лицу, затем взял мою левую руку и направил ее так, чтобы я мог придержать маску. Я молча повиновался ему. Я чувствовал, как отец затягивает узел, потому что туда попала прядка волос, и я знал, что это не случайно. Маска теперь стала такой же неотъемлемой частью меня, как и мои волосы. Я — маска, и она — это я.

— Повернись-ка, сын, дай мне взглянуть на тебя.

Я встал к отцу лицом. Он улыбался, и в его улыбке чувствовалась какая-то необыкновенная гордость.

— Маска неплохо смотрится на тебе, Таррант.