Кристофер Сташеф - Мой сын маг

Воздух над большим столом замерцал, сгустился и принял очертания маленького, размером с пивную кружку, грифона. Грифон, злобно зыркнув, расставил когтистые лапы и бросился на своего создателя.

— Закон гласит: «Повинуйся мне!» — нараспев проговорил Савл. — Сядь на плечо и не вздумай щипаться!

Грифон мгновенно изменил курс, сделал круг над головой Савла и мягко спланировал ему на плечо. Нахохлившись, он сердито поглядывал на Савла; поглядывать-то поглядывал, но повиновался.

— Здорово! — вырвалось у Мэта. — И вот так со всеми чудищами, которых ты можешь сотворить?

— Со всеми, которых могу сотворить я, — да, но вот как будет с теми, которых сотворят враги, — не знаю.

Он пробормотал короткое заклинание, и грифон исчез.

— Весьма впечатляюще, — похвалил Мэт. Савл раздраженно пожал плечами:

— Ты же знаешь, я не творю чудес напоказ.

— Нет-нет, конечно, ты делаешь это только ради того, чтобы поделиться результатами своих экспериментов с товарищами, которым они могут пригодиться. А мне они ой как могут пригодиться! Огромное тебе спасибо. — Мэт улыбнулся. — Странно, что ты вообще этим занимаешься или ты до сих пор считаешь все происходящее длительной галлюцинацией?

— Нет. Я убедил себя в том, что все происходящее реально — по крайней мере здесь, в этой сказочной вселенной, — пожал плечами Савл. — Убедил и в том, что здесь я способен добиваться самых странных вещей, просто-напросто читая стихи.

Но с одним я до сих пор не могу смириться: с тем, что магические силы можно черпать либо только от Бога, либо только от Сатаны, либо только белое, либо только черное, и нет никакого промежуточного оттенка — чего-нибудь вроде серого, например.

— А как же ты тогда объяснишь разницу между черным и белым?

— А ты как объяснишь разницу между черным и белым на экране старого телевизора?

Мэт пожал плечами:

— Белое — это там, где с обратной стороны по экрану лупит уйма электронов, а черное — где нет ни одного. Но это, конечно, в том случае, если тебе так уж сильно хочется назвать черное черным. На самом-то деле там просто разные оттенки голубого.

— Вот-вот, — кивнул Савл. — И здесь то же самое. Доброе волшебство или злое — все зависит от того, для чего оно предназначено — ну, то есть от того, кто колдует.

— Следовательно, ты считаешь, что волшебство — своего рода талант? Не что-нибудь такое, чему можно научиться, типа физики или химии?

— Если на то пошло, я не думаю, что любой способен выучить физику или химию. Даже для того, чтобы стать хорошим инженером, нужен талант. А уж для того, чтобы быть хорошим волшебником, талант просто необходим. Мы оба видели массу людей, которые пытались, читая стишки, спалить дотла целый лес, но добивались только того, что разжигали скромненький походный костерок.

— Значит, все могут, но не у всех получается одинаково хорошо, — протянул Мэт. — Что ж, пожалуй. Но скажи, откуда у такого поэта, как Фриссон, такие могущественные магические силы?

— Оттуда, что и поэзией, и волшебством движет один и тот же дар — по крайней мере в этом мире, — ответил Савл. — Мне кажется, что между тем и другим разницы нет.

— Следовательно, я — могущественный маг из-за того, что моего поэтического дара достаточно, чтобы любить литературу и черпать из нее строки по мере необходимости, однако его не хватает для того, чтобы я стал настоящим поэтом?

Савл кивнул.

— А Фриссон, для которого сочинять стихи то же самое, что дышать, для которого сочинительство существует на уровне инстинкта, ничего не может с собой поделать, и...

— И, сам того не понимая, выдает по шедевру каждую неделю, — буркнул Мэт, не сумев скрыть зависти.

— Верно. Сейчас он настолько же могущественный маг, насколько прежде, до встречи со мной, был ходячим несчастьем — до тех пор, пока я не научил его грамоте и он не стал записывать стихи, вместо того чтобы произносить их вслух всякий раз, как только его посещала Муза.

— Ну ясно, это было нечто вроде искры для сухой лучины, — кивнул Мэт. — Да, приходится признать — все дело в таланте.

— Конечно, — пожал плечами Савл. — В противном случае любой крестьянин с пеленок запоминал бы кучу заклинаний, и в итоге целые деревни сгорали бы дотла, стоило только там кому-то на кого-то косо глянуть.

Мэт, прищурившись, посмотрел на друга:

— Ты хочешь сказать, что поэзия может стать опасной?

— Может, если только поэтический дар не будет генетически сочетаться с врожденным здравым смыслом, со способностью к самоограничению и умением сдерживать себя. — Савл печально посмотрел на Мэта. — Теперь ты понимаешь, почему я творю чудеса только тогда, когда у меня нет другого выбора?

— Понимаю.

Вообще-то, если честно, Мэт этого не понимал: Савл был одним из самых уравновешенных людей, каких только знавал Мэт, и как бы старательно он ни прятал свой врожденный аскетизм под хипповым обличьем, которое упорно культивировал, все равно аскетизм нет-нет да и давал о себе знать. Мэт отвернулся к окну.

— Есть еще кое-что, из-за чего ты так не любишь творить чудеса.

Савл подошел к высокому готическому окну и посмотрел вниз, в сад, где гуляли с детьми королева Алисанда и леди Анжелика. Молодые матери, громко переговариваясь и смеясь, рассматривали своих первенцев — видимо, выясняли, кто из детишек насколько подрос.

— Да, ты прав, — тихо проговорил Савл. — Никогда не знаешь, как аукнется произнесенное тобой заклинание, чем оно обернется для твоих близких. Поэтому теперь, если мне нужно сказать заклинание, я ухожу подальше от дома. Я стал очень осторожен.

На самом деле Савл всегда бывал осторожен во всем, что касалось других людей, хотя изо всех сил старался показать, что они ему безразличны.

— Ужасно рад, что вы навестили нас, — признался Мэт. — Не так много женщин, с которыми Анжелика может вот так расслабиться, поболтать, посплетничать.

— Что ж, наши жены не близняшки, но я тебя понимаю, — отозвался Савл. — Стало быть, сэр Ги и леди Иверна не слишком часто наведываются к вам?

— В Рождество и на Пасху, — ответил Мэт. — Помимо этого, сэр Ги появляется только тогда, когда случается какая-нибудь беда. Нам бы хотелось пригласить их поужинать, но мы понятия не имеем, где они сейчас живут.

— Что, сэр Ги даже тебе этого не говорит?

Мэт покачал головой:

— Да все печется о безопасности. Честно говоря, будь и наследником престола разрушенной империи и имей я жену и детей, я бы, наверное, тоже скрытничал — в особенности же, если бы я не хотел становиться императором и полагал, что разрозненные государства и так живут неплохо.

— Ну, если это так объяснять, тогда все выглядит как вполне оправданная паранойя, — согласился Савл. — Но в таком случае он — как бы политический заложник.