Роберт Сальваторе - Воин

Бренор едва слушал его и, уж конечно, не стал бы признаваться в поступке, сделанном от чистого сердца.

– Стараюсь не доверять людям, – сказал он безразлично. – Никогда не знаешь, чего им надо, а когда наконец узнаешь, то оказывается слишком поздно, чтобы действовать! Но вот насчет других личностей я всегда задумывался всерьез.

Ведь, в конце концов, эльф – это эльф, а гном-это гном. Орки просто глупы и безобразны. Никогда не думал, что с ними может быть по-другому, а ведь я знал нескольких!

Бренор похлопал по топору, и Дзирт понял его намек.

– Так же думал я и о дровах, – продолжал Бренор. – Я никогда не встречал ни одного из вас, да и не хотел этого. А кто хотел бы, спрашиваю я тебя? Ведь дровы – злой и двуличный народ. Так говорил мне мой отец, и отец моего отца, да и все остальные, кто рассказывал мне о вас. – Он взглянул на запад, на огни Термалэйна на берегах Мир Дуальдона, покачал головой и пнул ногой камешек. – И вот теперь я узнаю, что некий дров бродит по моей долине, и что мне, королю, остается делать? А потом выясняется, что моя дочь бегает к нему! – Внезапно в глазах Бренора вспыхнул огонь, но тут же потух, когда он почти смущенно взглянул на Дзирта. – Она солгала мне. Раньше она этого не делала и не сделает больше никогда, если у нее хватит ума!

– Это не ее вина, – начал было Дзирт, но Бренор энергично замахал руками, чтобы прекратить бесполезный спор.

– Я думал, что знаю то, что знал, – продолжил Бренор после недолгой паузы, и его голос прозвучал почти жалобно. – Я имел свое представление о мире и был в нем уверен. Легко вечно сидеть в своей норе. – Он снова взглянул прямо в светящиеся неярким светом лиловые глаза дрова. – Склон Бренора? – спросил дворф и смиренно пожал плечами. – Что это значит, дров, присвоить чье-нибудь имя груде камней? Думаю, что я знал, просто мне показалось, что эта собака будет приятна на вкус. – Бренор потер рукой брюшко и нахмурился. – Можешь сам назвать как хочешь эту груду камней. Я больше не претендую на то, чтобы она носила мое имя! Назови его Склон Дзирта, а мне можешь дать пинка!

– Я не сделаю этого, – тихо сказал Дзирт. – Не смог бы, даже если бы захотел!

– Тогда назови его как хочешь! – вскричал Бренор, внезапно приходя в отчаяние. – А собаку можешь назвать коровой, это все равно не изменит ее вкуса!

Бренор в смятении развел руками и двинулся прочь, тяжело ступая по каменистой тропе и что-то ворча на каждом шагу.

– И присматривай за моей девочкой, – услышал Дзирт ворчание Бренора, если она такая тупоголовая, что бегает к вонючим йети и шляется по горам, где кишмя кишат черви! Знай, что я оставил тебя...

Остальные слова расслышать было невозможно, потому что Бренор скрылся за поворотом.

Дзирт не пытался разобраться в смысле бестолкового диалога, но ему и не требовалось разбираться в том значении, которое Бренор вложил в свои слова. Он коснулся Гвенвивар, надеясь, что пантера тоже восхищена видом, открывавшимся перед ними и внезапно снова ставшим таким чудесным. Дзирт понял, что теперь он сможет сидеть на этой вершине, вершине Склона Бренора, и смотреть, как зажигаются огоньки, ибо, вдобавок ко всему сказанному дворфом, Дзирт полагал, что ясно услышал еще одну фразу, которую жаждал услышать столько лет:

«Добро пожаловать домой».

Из всех рас, известных в Королевствах, нет ни одной такой же запутанной или такой же запутавшейся, как люди. Монши внушил мне, что боги, находясь вне нас, являются воплощениями того, что кроется в наших сердцах. Если это правда, значит, множество разнообразных богов, которым, поклоняются секты людей, божества, представляющие широчайший спектр типов поведения, могут многое поведать о самой расе.

Сталкиваясь с полукровкой-хафлингом, эльфом, дворфом или любым представителем другой расы, хорошей или плохой, ты уже знаешь, чего от него ожидать. Конечно, существуют исключения; себя я причисляю к самым ярким! Но большинство дворфов отличаются грубоватым нравом, хоть в глубине души они и добры, и я никогда не встречал эльфа, который предпочел бы темную пещеру жизни под открытом небом. Но то, что предпочитает человек, известно одному человеку, если только он сам может в этом разобраться.

Следовательно, в том, что касается добра и зла, людей следует судить наиболее осторожно. Мне приходилось сражаться с ужасными убийцами, я видел, как люди-чародеи творят свои заклинания, и был заворожен их силой, которая безжалостно уничтожала все живое на своем пути. Я видел города, где группы людей сетовали богам на несчастья своей расы, живя в королевских дворцах, в то время как другие мужчины, женщины и даже дети голодали и умирали в грязных закоулках. Но я встречал и других людей: Кэтти-бри, Монши, Вульфгара, Агорвала из Термалэйна, – людей, чья честность не подлежит обсуждению и чье стремление к добру за короткую жизнь превосходит все, что большинство дворфов и эльфов могут совершить за миллион лет своего существования, и даже больше.

Эта раса, безусловно, сбивает с толку, и судьба мира все чаще и чаще зависит от ее всемогущих рук. Люди могут построить хрупкое равновесие, но это равновесие нельзя назвать тупым. Люди охватывают спектр характеров полнее, чем любые другие существа; это единственная «добрая» раса, которая с тревожным постоянством ведет войну сама с собой.

Эльфы с поверхности надеются на хороший конец. Они, живущие дольше всех, видевшие рождение многих веков, верят, что раса людей наконец созреет для добра, что зло среди них в конце концов будет низвержено и мир возрадуется тем, кто останется.

В городе, где я родился, я был свидетелем грани, до которой могут дойти зло, саморазрушение и неспособность достичь наивысших целей, пусть даже эти цели основаны на признании силы. По этой причине я тоже делаю ставку на людей, ради блага Королевств. Поскольку люди наиболее разнообразны, они и наиболее подвержены воздействию; большинство из них способны бороться с тем, что признают в себе дурного.

Моя школа выживания была основана на вере, что в жизни существует наивысшая цель: этот принцип сам в себе таит вознаграждение. Я, таким образом, не могу думать о будущем с отчаянием; скорее, я питаю еще более сильную надежду и все больше укрепляюсь в мысли, что могу достичь этих высот.

Такова моя история, рассказанная настолько полно, насколько я мог припомнить, и так подробно, как я задумал поведать. Моя дорога была длинной, ухабистой и трудной, и только теперь, когда за моей спиной осталось так много, я способен честно рассказать обо всем.

Я не стану оглядываться на те дни со смехом: их цена слишком велика, чтобы насмехаться над ними. Я часто вспоминаю Закнафейна, Белвара и Монши, а также остальных друзей, которые остались позади.