Кейт Форсит - Пруд двух лун

В дверь резко постучали. Не дожидаясь ответа — а его вполне можно было и не ждать, ибо Изабо так и не ответила, — дверь распахнули, и в комнате появилась женщина средних лет с миской, над которой поднимался ароматный пар. Женщина была очень низенькой и толстой, с лицом, похожим на поджаристую булочку, двумя маленькими глазками-изюминками, аккуратным вишневым ротиком и носом-пуговкой. Говорить она начала еще до того, как вошла в комнату, и не закрывала рта все то время, которое она там пробыла.

— Ну что, все лежим, уставившись в стену, и жалеем себя, да? Жалость еще никого ни до чего хорошего не доводила, насколько мне известно. Пора бы тебе встать и заняться делами, поскольку безделье — это то, чего я всегда терпеть не могла и не вижу никаких причин начинать терпеть сейчас. Безделье вызывает разговоры, в особенности безделье, которому я потакаю, а нам не стоит давать пищу для разговоров, и так уже пошло слишком много слухов. Похоже, здешние пустоголовые девицы возомнили тебя романтической личностью, а я не могу этого допустить. Единственный способ заставить их прекратить строить догадки — это чтобы ты спустилась в кухню и жила и работала вместе с ними. Кроме того, я ничему не смогу тебя научить, если ты так и будешь лежать здесь и страдать. Так что давай, поешь бульону, а потом вставай, надевай платье, которое я принесла тебе, и спускайся в кухню. Я пошлю одну их этих лентяек показать тебе дорогу, так что советую тебе быть готовой к тому времени, когда она придет, поскольку я не могу попусту тратить время, как ты.

Изабо ничего не сказала, отвернувшись к стенке и прижав руку поближе к телу. Латифа, не замолкая ни на секунду, поставила миску с супом на прикроватный столик, вытащила из комода серое платье, встряхнула его и положила на стул. Она бросила на Изабо пронзительный взгляд маленьких глазок, потом продолжила на одном дыхании:

— Вовсе незачем так изводить себя, милочка, и если ты еще немножко проваляешься в постели, то просто разучишься ходить. Лежебокам не место у меня на службе! Так что если хочешь получить ужин, тебе придется спуститься вниз и заработать его. Мне некогда таскать тебе подносы, и моим девушкам тоже.

Дверь за ней со стуком захлопнулась, и Изабо с силой вжалась в подушку. Почему они все не оставят меня в покое? Она снова почувствовала странный звон в голове и решила, что слышит слабые отголоски разговоров. Но это было невозможно, поскольку каменные стены были такими толстыми, что сквозь них не мог бы проникнуть ни один звук.

И снова Изабо на миг охватило пугающее ощущение, что она сходит с ума. Она сжала пальцы здоровой руки, решительно отключая свой разум. Этот страх часто мучил ее с тех пор, как она добралась до Риссмадилла. Очнувшись от лихорадки с ощущением полной ясности сознания, она подумала, что может слышать мысли всех окружающих ее людей. Чувствуя себя слабой и хрупкой, точно семечко бельфрута, она откинулась назад на подушки и погрузилась в самые глубокие тайники душ тех, кто ухаживал за ней, — в их тайные желания и ревности, их мелкую злость и предубеждения.

Позднее эта ясность исчезла, и она решила, что это чувство было всего лишь последствием лихорадки. Но оно вернулось опять — волнами звуков и мыслей, накатившими на нее, так что ей было никак не сконцентрироваться на том, что ей говорили другие. Временами это походило на два уровня разговора одновременно — то, что человек говорит, и то, что он при этом думает на самом деле.

За этими краткими моментами прояснений обычно следовала ужасная мигрень, при которой слова, образы, мысли и воспоминания, свой и чужие, проносились в ее мозгу вихрями мучительной боли. Тогда все, что Изабо могла делать, это лишь лежать и пытаться вспоминать тишину — тишину укромной долины, где она выросла, и тишину разрушенной Башни, где она встретилась с Селестиной. В такие моменты она прижимала пальцы ко лбу, пытаясь унять боль и звон, которые, казалось, сосредоточены были между ее бровями.

Раздался стук, и в дверь просунулась одна из служанок, любопытно блестя глазами. Это была хорошенькая румяная блондинка по имени Сьюки. Она завязала ленты своего льняного чепца под ухом, что придавало ей легкомысленный вид.

— Ну ты даешь! — воскликнула она. — До сих пор в постели! У тебя что, опять болит голова? Так госпожа Латифа даст тебе своего поссета, но я не стала бы заставлять ее снова подниматься сюда! Может быть, тебе помочь одеться, ведь тебе самой с больной рукой неудобно? Конюхи говорят, что было глупо с твоей стороны лишиться руки, спасая какого-то кролика, но мы с девчонками считаем, что ты очень храбрая...

Болтая так же беспрерывно, как Латифа, и, судя по всему, точно так же не нуждаясь в том, чтобы перевести дух, служанка отдернула простыни, стащила ноги Изабо с кровати и усадила ее. Потом бесцеремонно обтерла ее лицо влажным полотенцем и расстегнула пуговки ее ночной рубашки. У Изабо, казалось, не было никаких сил сопротивляться, точно так же, как и выполнять то, что ей говорили. Когда служанка обтирала ее, она взглянула на свое тело и пришла в ужас при виде того, как она похудела. Ее ноги превратились в худые голубоватые прутики, а все ребра выпирали над впалым животом. Так же ясно, как если бы служанка высказала это вслух, она услышала ее мысль: Бедняжка, просто смотреть страшно, одна кожа да кости...

Через несколько минут Изабо была на ногах, одетая в ту же одежду, что и служанка: серый лиф с широкой юбкой поверх многочисленных нижних юбок и белый фартук, повязанный на груди. С детства привычная к брюкам, Изабо чувствовала себя, точно спеленатый младенец. Подняв ее подбородок шершавой обветренной рукой, Сьюки проворно повязала на ее остриженную голову белый чепец, завязав его бантом. Изабо подняла руку, ощупала свою голову и тут же на нее нахлынула новая волна переживаний.

До того, как она пришла в Риссмадилл, ее волосы были буйной лавиной огненных кудрей, достававших ей до пят. Но Латифа обрезала их, пытаясь вылечить лихорадку. После этого болезнь пошла на убыль, но Изабо обнаружила, что не может простить старую кухарку за потерю ее единственной прелести. Взглянув в зеркало, она не узнала себя в худой поникшей фигуре с осунувшимся лицом и в белом чепце, которую оно отразило.

Все так же не переставая болтать, Сьюки повела ее по каменным коридорам и бесконечным лестницам на кухню, расположенную в низком длинном крыле, удаленном от главных помещений дворца. Вместительная кухня занимала почти весь первый этаж. Рядом находился кладовые, погреба, маслобойня, пивоварня, коптильня, винный погреб, сыродельня, гербарий, где находились вывешенные на просушку цветы и семена, и ледник, в котором готовились желе и шербеты и хранили свежее мясо. По коридорам сновали служанки со стопками чистого белья и дымящимися ведрами, а один раз мимо них прошли два мужчины, шатающиеся под тяжестью объемистого бочонка с элем.