Кейт Форсит - Бездонные пещеры

Наконец она поднялась и вышла из воды, слегка дрожа. Она принялась хлестать себя ветками можжевельника и розмарина, потом насухо вытиралась грубым полотенцем до тех пор, пока кожа не загорелась. После этого она торжественно намазалась драгоценным маслом, смесью мурквоуда, боярышника, дягиля и розы, для ясновидения, дальновидения, дальнего пути и защиты от зла.

Изабо уселась в объятия корней старого тиса. Она чувствовала себя очень чистой и очень уверенной. Глядя в ночь, она очистила свой разум от всех мыслей и чувств, напевая вполголоса:

— Во имя Эйя, нашей матери и нашего отца, вы, Пряха, Ткачиха и Разрезающая Нить, ты, кто сеет семя, питает все живое и собирает урожай, почувствуй во мне течения морей и крови; почувствуй во мне бесконечную тьму и яркий свет; почувствуй во мне восхождение лун и планет, пути звезд и солнца; сними пелену, открой мои глаза посредством четырех стихий: ветра, камня, пламени и дождя; сними пелену, открой мои глаза посредством ясных небес и бурь, радуг и града, цветов и опадающих листьев, пламени и пепла, сними пелену, открой мои глаза, во имя Эйя, нашей матери и нашего отца, вы, Пряха, Ткачиха и Разрезающая Нить...

Мало-помалу Изабо почувствовала, как растягивается, становится выше и тоньше, как будто кто-то тянул ее за веревку, протянутую через вершину ее черепа, сквозь основание ее позвоночника. Она росла из неба и из земли. Ее спинной мозг был деревцем, чьи ветви сплетались со звездами, ее корни уходили глубоко в землю. Она чувствовал почти неуловимый пульс планеты под ней, чувствовала, как становится все меньше и меньше в необъятности ночи, пока не превратилась в светящуюся пылинку в рокочущей темноте.

Она падала в бездну ночи, сначала внезапными рывками, которым она изо всех сил старалась не сопротивляться, потом плавно, быстро, скользя вниз по расширяющейся спирали.

В этом оцепенении, которая не была сном, в неподвижности, которая не была смертью, она пошла обратно по нити своей жизни. Ей казалось, что она несется по огромной винтовой лестнице, каменные ступени которой мерцали в ночи неземным светом. С каждым поворотом лестницы она все глубже входила в транс и оказывалась все дальше в собственном прошлом. Былые горести снова нахлынули на нее. Она увидела багровое, с вывалившимся языком лицо Маргрит Чертополох, выпившей яд, который сама же предназначала для Изабо. Маргрит протягивала к ней руки, умоляя о прощении, но с ее посиневших от удушья губ не сошло ни слова.

Изабо хотела остановиться и попытаться успокоить бешено колотящееся сердце, вновь обратившись к своему ко, но лестница все вилась и вилась, и она мчалась по ней вниз, вниз, вниз.

Она снова неслась на салазках по белой снежной глади и, обернувшись, увидела ледяного великана с копьем, нацеленным прямо на нее. Сердце у нее оглушительно заколотилось, и она отчаянно попыталась бежать. Ледяное копье полетело в нее. Она увидела чудовищный вал лавины, несущейся на нее, готовой вот-вот поглотить ее. Она снова взмыла в небо на крыльях совы. Ее обожгло невыносимое облегчение, острая радость освобождения от своего искалеченного неуклюжего тела и переселения в стремительное, свободное, уверенное тело совы, снежной львицы, беркута — любого животного, в которое она захотела бы превратиться. Тогда Изабо чувствовала лишь смятение. Сейчас она плакала и смеялась одновременно.

Она летела вниз, сквозь кружащийся снег и вспыхивающее пламя, сквозь голод, холод и одиночество, сквозь утраты и страдания. Она видела, как Майя швырнула черную куклу в огонь, она видела, как Бронвин играет на флейте, а все ее игрушки танцуют и подпрыгивают вокруг нее. Изабо видела, как ее отец превратился из буйного неукротимого коня, брыкающегося и становящегося на дыбы, обратно в человека. Она видела свою мать, спящую в коконе волос, и себя саму, трясущую ее, упрашивающую ее проснуться. Почему-то это воспоминание пронзило ее более сильной болью, чем все предыдущие. Изабо почувствовала, как по щекам у нее катятся слезы, обжигающие ее душу, как будто ртутные. Мама...

В этот миг Изабо поняла, как сильно ее всю жизнь мучило отсутствие матери, как ноющий зуб, который щупаешь и щупаешь языком, вздрагивая от боли, когда попадаешь в неудачное место, и который затихает, оставляя лишь тупую пульсацию, когда его оставляют в покое. Ни Изабо, ни Изолт никогда ни в чем не обвиняли Ишбель, стараясь не ворошить это ноющее сомнение, но только сейчас Изабо поняла, как глубоко ее ранило знание, что их мать предпочла найти спасение в своем странном зачарованном сне, вместо того, чтобы самой заботится о своих маленьких дочерях.

Она видела, как Ишбель проснулась, оглядываясь вокруг, но на этот раз ее мать улыбнулась ей и обняла ее, назвав по имени. К удивлению и радости Изабо, на этот раз она увидела Ишбель в постели под балдахином, а не в гнезде ее собственных волос. Ее муж и отец Изабо, Хан'гарад, мирно спал рядом с ней. Поворот лестницы каким-то образом провел Изабо не только через время, но и через пространство, и эта Ишбель, которая ответила на ее нечленораздельный вскрик, была теперешней, а не прошлой. Все в порядке? — с тревогой спросила ее мать, и Изабо кивнула, утирая слезы неожиданного облегчения. Она прильнула к матери, но лестница уже уводила ее прочь.

Она видела, как Лахлан поднял малышку Бронвин из лохани. С ее плавников стекала вода, чешуи перламутрово поблескивали. Он тряхнул ее, прошипев сквозь сжатые зубы: «Держи ее подальше от меня. Во имя бороды Кентавра, держи этого ули-биста подальше от меня и моего сына!» И Изабо схватила Бронвин на руки, сама не своя от страха.

Маленькая девочка растворилась у нее в руках, превратившись в ничто. Изабо неслась по ступеням, сквозь горе и пламя самайнского восстания, сквозь болезненную путаницу ее горячечного путешествия в Риссмадилл. Видения сменяли друг друга с такой быстротой, что она еле успевала справиться с ураганом эмоций, но все же знала, что стремительно приближается к времени своей пытки. Она пыталась выйти из транса, покинуть лестницу, вернуться обратно в настоящее. Все было бесполезно. Ее неумолимо увлекло в то время, в тот миг, когда ее мир разлетелся на части и вновь сложился, искаженный и навсегда отравленный. Она увидела улыбку барона Ютты, склонившегося над ней, и в пароксизме стыда и ужаса она камнем полетела вниз, все глубже и глубже в бездну.

Мир закружился вокруг нее, звезды и ночь промчались мимо головокружительными спиралями белого огня. Она падала так быстро, что не могла дышать, будто ее легкие сжимала рука какого-то жестокого великана. Видения мелькали одно за другим, как будто она видела их краем глаза, затуманенные и искаженные слезами. Тень дракона, закрывшая луну. Мегэн, прядущая шерсть и рассказывающая ей свои истории. Она сама, держащаяся за руку Мегэн и глядящая на мальчика со смеющимися темными глазами, крутящегося колесом быстрее, чем она умеет бегать. Потом она увидела себя новорожденную, лежащую в гнезде корней огромного дерева и зажимающую в крошечной ручонке кольцо с драконьим глазом.