Раймонд Фейст - Тень темной королевы

У задней двери, ведущей на кухню постоялого двора «Шилохвость», Эрик увидел мать. Лицо ее выражало решимость. В юности Фрейда была хорошенькой, но тяжелая работа и тяготы жизни взяли свою дань. В неполные сорок лет она выглядела почти на шестьдесят. Ее пышные каштановые волосы уже совсем поседели, а зеленые глаза терялись в сетке морщин.

— Пошевеливайся, — велела она сыну.

— Да он еще не доехал, — возразил Эрик, не слишком успешно пытаясь скрыть раздражение.

— Это наша последняя возможность, — ответила она. — И если мы упустим ее, другой уже не представится. Он болен и вряд ли приедет сюда еще раз.

Эрик нахмурился, понимая, чту скрывается за этими словами, но мать больше ничего не сказала. Барон редко, если не считать особо торжественных случаев, удостаивал визитом отдаленные уголки своих владений. На сбор урожая он, как правило, навещал одну деревню и один город — из тех, где производили основу богатства Даркмура — лучшие в мире виноград и вина. Равенсбург был в этом смысле одним из наименее влиятельных городов, но Эрик был уверен, что в последние десять лет барон умышленно избегал появляться здесь, — и знал причину этого.

Глядя на мать, он вспомнил, как десять лет назад она провела, а вернее, протащила его сквозь толпу зевак, глазеющих на барона. Это было горькое воспоминание. Он вспомнил изумление и замешательство на лицах городских старшин, гильдейских мастеров, виноделов и виноградарей, когда мать потребовала, чтобы барон публично признал его своим сыном. День, который должен был стать веселым праздником в честь первой пробы нового урожая, поверг в смятение весь город, не говоря уже о маленьком Эрике.

После этого случая представители городских властей не однажды настоятельно просили Фрейду в будущем воздерживаться от подобных выходок — просьбы эти она вежливо выслушивала, но не более того.

— Хватит считать ворон, иди сюда, — сказала Фрейда. Она повернулась, и Эрик вслед за ней вошел в кухню.

Розалина улыбнулась ему, а он приветствовал ее дружеским кивком. Розалин была дочерью владельца постоялого двора. Они с Эриком были одногодки, росли вместе и относились друг к другу как верные и преданные друзья. Со временем Эрик начал осознавать, что девушка испытывает к нему более глубокое чувство, и не знал, как к этому отнестись. Он тоже любил ее, но по-братски, и никогда не думал о ней как о возможной жене — навязчивая идея его матери сделала невозможными любые разговоры на такие житейские темы, как брак, профессия или поездки. Среди своих сверстников Эрик был единственным, кто официально не учился какому-нибудь ремеслу. Он был подмастерьем у Тиндаля, но это никак не было оформлено, и, несмотря на все способности Эрика, ни в каком отделении гильдии об этом никто не подозревал — ни в Западной Столице, Крондоре, ни в королевской столице, Рил-ланоне. Что касается матери, то она приходила в бешенство при малейшем намеке, что надо бы заставить Тиндаля наконец исполнить свое часто повторяемое обещание отправить в гильдию стандартный запрос о разрешении взять такого-то себе в ученики. Если бы это было сделано вовремя, сейчас как раз бы закончился первый год его ученичества. А теперь, несмотря на то что Эрик знал кузнечное дело лучше тех, кто проучился на два или три года больше, формально ему пришлось бы начинать с нуля, да и то если мать позволит ему следующей весной оформить ученичество.

— Дай-ка я на тебя взгляну, — сказала Фрейда. Ее макушка была на уровне груди Эрика. Ухватив сына за подбородок, она повернула ему голову сначала в одну сторону, а потом в другую так, словно он был еще маленьким ребенком, а не почти взрослым мужчиной. Недовольно причмокнув, она сказала:

— Ты весь в саже.

— Мама, я же кузнец! — запротестовал он.

— Вымойся в кадке! — скомандовала она.

Эрик знал, что лучше не спорить. Его мать обладала железной волей и непоколебимой уверенностью в своей правоте. Даже если Эрика несправедливо обвиняли в каких-то проступках, он молчаливо и спокойно принимал назначенную кару, поскольку давно убедился, что любое возражение только увеличивает наказание. Снимая рубашку и вешая ее на стул рядом с разделочным столом, Эрик заметил, что Розалину насмешила покорность, с которой он подчинился своей маленькой маме, и постарался напустить на себя сердитый вид. Ее усмешка стала еще шире; повернувшись, она подхватила корзину свежевымытых овощей, а у порога развернулась, пинком распахнула дверь и, пятясь, на прощание показала ему язык.

Эрик окунул руки в ту же воду, где она только что мыла овощи, и сам невольно улыбнулся. Розалина вообще умела вызвать его улыбку легче и чаще, чем кто-либо иной. Эрик еще не полностью осознавал то сильное возбуждение и смутное желание, от которого он просыпался по ночам, когда ему снилась какая-нибудь девушка из их городка; как и все дети, выросшие среди животных, он знал, что такое спаривание, но смятение чувств было для него в новинку. Правда, в обществе Розалины он ничуть не смущался и в одном не сомневался никогда: она — его самый лучший друг. Эрик снова плеснул водой на лицо и услышал позади голос матери:

— Возьми мыло.

Вздохнув, он потянулся за куском вонючего мыла на краю кадки. Едкая смесь щелока, золы, топленого сала и песка, это мыло использовалось для отмывания деревянных тарелок и кухонных горшков и при частом употреблении могло свести кожу с лица и рук. Эрик старался почти не намыливаться, но, когда отложил мыло, вынужден был признать, что вода в кадке довольно впечатляюще почернела.

Он умудрился смыть мыло до того, как кожа пойдет волдырями, и взял полотенце, протянутое ему матерью. Вытершись насухо, он снова надел рубашку.

Из кухни Эрик вышел в гостиную, где Розалина заканчивала закладывать овощи в большой котел с тушеным мясом, подвешенный над очагом. Смесь будет медленно кипеть весь день, наполняя гостиную вкуснейшим ароматом, и к обеду у всех потекут слюнки. Розалина улыбнулась Эрику, но, несмотря на это, его настроение ухудшалось с каждой минутой: он уже представлял себе сцену на площади.

У входа в трактир стоял Мило, хозяин постоялого двора, и, потягивая длинную трубку, с любопытством поглядывал в открытую дверь на притихший город. Это был дородный мужчина с носом, напоминающим раздавленный кочан капусты — следствие многолетней борьбы со всякими заезжими буянами, которые останавливались у него на ночлег.

— Похоже, будет спокойный денек, Фрейда.

— И сумасшедший вечер, — вставила Розалина, останавливаясь рядом с Эриком. — Когда людям надоест дожидаться милостивого баронского взгляда, они все как один ринутся сюда.

Мило обернулся и с улыбкой подмигнул дочери.

— Ей-богу, об этом следует только благоговейно помолиться. Я надеюсь, что у Госпожи Удачи нет на вечер других планов.