Наталья Фуртаева - Однажды где-то…

Тата поляну нашла, валежину притащила и стала в нее из лука стрелять. Долго, говорят, примерялась — то так, то этак станет. Лук по руке все пристраивала, а потом вроде как задумалась, прицелилась… И точно в цель! А до валежины шагов тридцать, коли не больше. И пошло у нее! От радости она там такую пляску с прыжками устроила, парни едва удержались, чтобы не рассмеяться. Девчонка же, что с нее взять! А потом ножи метать принялась. И тоже все точно в цель! Парни, когда рассказывали, так ее успехами гордились, будто сами первый раз по мишени попали! Вот после этого случая Тату крепко зауважали. И относиться к ней стали, как, скажем, ко мне — по-простецки, по-дружески. Даже Рысь помягчел. Вот только мне кажется, что Рысь в нее влюблен тайно. И сам себе в этом признаться боится.

И еще один случай заставил парней к Татке относиться с уважением. Наш старший конюший Молчун Татке лошадь выделил. Есть у нас кобылка одна, с ней никто справиться не может, кроме самого Молчуна. У него дар та кой — с конями мысленно говорить умеет. Кобылка красивая и молодая, смирная. Вот только упрямая, как не знаю кто! Ее хоть убей, а коли она не вздумает идти — так и не своротишь. Кто только не пробовал с ней справиться! Все без толку. Я в дозоре был, иначе костьми бы лег, но не позволил над Татой измываться! А оказалось — и зря бы влез!

Долго Тата с ней билась. Потом увела в сторонку, все думали — хворостиной охаживать будет, Молчун хотел уж на помощь своей кобыле хромать. А Тата села на бревешко, смотрит на кобылу — пригорюнилась, вроде как разговаривает с ней. Потом кобыла голову подняла и на Тату смотрит. Молчун аж крякнул. Парни к нему пристали с расспросами. Он пыхтел-пыхтел и сказал, что Тата с кобылой мыс ленно разговаривать начала, и кобыла ей ответила. И ведь стала та клятая всеми кобыла Татке подчиняться, да не просто, а с удовольствием! Ходит за ней, как привязанная. А Татка ее знай углаживает, только что не целует. Молчун теперь Тате первый друг и защита! Попробуй кто против Татки слово сказать, может по-дружески и по уху заехать.

Такая вот у меня сестрица замечательная. Я уж потихоньку прикидываю, кому бы я не пожалел ее в жены отдать. Возраст у нее такой, что уж семью заводить пора. А тут в нее многие влюблены, кто чуть-чуть, а кто так без памяти просто! Пожалуй, Рыся бы я в свояках иметь хотел. Но Татка со всеми ровная, никого не выделяет. Иногда мне кажется, что Стоян ей больше других по сердцу. Но Стоян ей скорее в отцы годится, да и он на Тату внимание не особенно обращает. Ладно, поживем — будем поглядеть, как Татка говорит.

А тут она опять чего учудила-то! Нет, вы только подумайте, она с Водяным и русалками подружилась! На такое только моя сестрица и способна! Вся застава наша от такого чуда «на уши стала», как говорит Татка. И не просто подружилась, а прямо лучшей подругой для них стала, родней, да и только! А через Тату и вся застава с озерными жителями сдружилась. Не сразу, конечно. Но потом нам эта дружба крепко помогла. Так что права Нана была, когда говорила, что Великие Кедры Тату прислали нам в помощь. Ой, как права!

В моей многострадальной сумке валялось не сколько пакетиков с семенами цветов, купила в самый последний день дома. Как раз перед переносом сюда. Сумка висела на деревянном гвоздике над моей лежанкой в Наниной избе. Когда Вереск и Нана исчезали по своим таинственным делам, а это случалось все чаще, я брала сумку, перебирала содержимое и тихонько ревела. А вы бы не ревели на моем месте? Скоро у нас новогодние праздники, если я не ошиблась в расчетах. Соберутся за столом по обычаю мои родненькие: дети, внуки… А я эвон где!…

Я сижу — реву в три ручья, а Яська меня утешает-утешает и сам начинает подвывать. Да так жалобно, так страдальчески, что я сразу реветь перестаю и принимаюсь, в свою очередь, Яську утешать. Вот как-то раз после очередного рева и надумала я семена эти высадить перед окнами. А что?! Пусть цветут — дом напоминают. Сказано — сделано!

Когда Нана заявилась домой (что-то рано на сей раз), я вовсю копала под окном клумбу. Я объяснила Нане, чего надумала, та только хмыкнула. Ну очень сдержанная старушка, даже у виска пальцем не покрутила. Кстати, надо будет спросить у Вереска, известен ли им такой жест? А Нана повертела в руках пакетики, рассматривая, даже понюхала и сказала:

— Сажай, вреда от них не будет. Да и пользы тоже. Только вот земля здесь бедная, худо расти будут, нескоро цветов дождешься.

Вот и пошла я на озеро за илом, решила удобрить клумбу. Надо сказать, что озеро здесь было преудивительнейшее. С трех сторон — Великое болото, с четвертой — гряда невысоких холмов, густо поросших лесом. Но и с этой стороны берега жутко топкие, подходят прямо под стены нашей крепостцы. И только в одном месте, сразу за крепостью, раскинулся шикарный песчаный пляж, пусть узкий, но очень удобный и красивый. Озеро, хоть и посреди болота, было удивительно чистым, с прозрачной голубой водой и ровным песчаным дном. Довольно большое, дальнего берега и не видно почти, округлое, обильное разной рыбой. Здесь вообще ландшафты и флора-фауна — бред сумасшедшего, чего только в кучу не намешано. И та-а-аких размеров!…

Домик Наны стоял почти у самого пляжа, пока его тыном не отгородили от озера. Я часто приходила сюда купаться, хотя еще и не лето. Одно неудобство, купаться приходилось в длинной Вересковой рубахе. Купальник-то я с собой не прихватила, разумеется. А купаться неглиже я не рисковала, вдруг не так поймут. Яська рассказывал, что в озере живет Водяной и его внучки. Я Яське верила, я теперь всему готова была поверить.

Вот притащилась я с бадейкой на пляж, стою, любуюсь этой красотой, не тронутой цивилизацией, и думаю о чем-то своем — девичьем: дно-то песчаное, где я тут ил искать собралась? А потом и брякнула:

— Дедушка Водяной, разреши мне из твоего озера ила взять.

Метров в пяти от берега вдруг всплыла кочка не кочка, в клочках зеленой не то осоки, не то щетины и с прозрачными голубыми большущими глазами. В глазах прямо-таки плескалось любопытство. Кочка открыла безгубый лягушачий рот и вопросила:

— А жащем тебе ил?

— Цветы хочу посадить под окном, а там земля бедная. Вот грядку удобрить илом надо.

Я поневоле во весь рот разулыбалась. До того эта кочка была уморительной, да еще дикция такая, сдохнешь! А своим ответом я кочку слегка озадачила. Из воды появилась лягушачья лапка размером с добрую сковороду, почесала то место у кочки, где, должно быть, находился затылок:

— А жащем их гладить? Бона они в лешу шами раштут!

— Они из моего мира, дедушка Водяной. Красивые. А под окном посажу, чтобы дом мой напоминали. Тоскую я по дому-то, понимаешь?

— Да как не понять, ить и я не беш понятия. Дам я тебе илу, шамого шмачного дам. Только уговор — как рашшветут, ты мне в ожеро по шветошку брошь. Для внушек моих. Молодые они ишо, шкушно им шо мной штариком, пушкай пожабавятьша. А?