Наталья Фуртаева - Однажды где-то…

Домой мы добрались без особых приключений. У всех было приподнятое настроение. Еще бы! Все беды да несчастья, а тут наконец-то такая бескровная победа. И волколаков побили, и с ходячим бучилом справились. Меня все старались наперебой чем-нибудь вкусненьким угостить, что-нибудь приятное сказать. Ленка бы от зависти повесилась! А я потихоньку смылась ото всех в свой закуток и повалилась спать! Вот только поспать мне не дали. Разбудили среди ночи. Ну, это уже какой-то традицией становится!

Была глубокая ночь, когда Вереск легонько тронул меня за плечо:

— Тата, караульный прибег от вашего дома. Говорит, там кто-то плачет.

Я уже научилась подниматься, как в армии, по тревоге. Уже через минуту при полном па раде (правда, без кольчуги) я мчалась к дому. Вереск, Стоян и, как ни странно, Рысь от меня не отставали. Они, в отличие от меня, были в кольчугах и с оружием. Мне это показалось лишним, потому что я уже знала — кто плачет в доме.

Я не дала себя обогнать, и, несмотря на страшное недовольство моих спутников, влетела в избу первой. Так и есть — на лавке сидел Яська, живой и невредимый. Я зажгла лампу под потолком, точнее, подвесила яркий осветительный шарик (этому простенькому волшебству меня Яська же и научил). Пожалуй, насчет невредимости я поторопилась.

Довольно упитанный и опрятный, Яська похудел так, что его упругие румяные щеки превратились в дряблые желтые мешки. Всегда причесанная густая и длинная шерстка походила на грязный спутанный клубок шерсти, только что без застрявших репьев. Штаны под слоем пыли и грязи потеряли первоначальный цвет. А под правым глазом-бусинкой красовался роскошный густо-фиолетовый фингал. Яська тер грязными кулаками глаза и плакал так безутешно и горько, что у меня сердце остановилось. Я упала перед Яськой на колени:

— Яся, лапонька, что случилось? Что с Наной?

— Нана в плену-у-у! У Косте-е-е-я! Она-а-а… Та-а-ам… а-а-а!

— Жива?

— Да-а-а… пока-а-а-а…

Что-то вразумительное из Яськи вытянуть было невозможно. Он плакал так безутешно, что у нас самих в носу чесалось и слезы пробивали.

— Вот что, — я взяла Яську за руку, — давай-ка, дружок, умоемся, поедим, чайку попьем, и ты все по порядку расскажешь.

Яська без сопротивления пошел со мной к умывальнику, а Стоян отправил караульных на кашеварню. Сам же с помощью Вереска принялся раздувать самовар. Только не преуспел, самовар потом Яська мигом закипятил. А пока я его умывала и расчесывала, как маленького.

Яська был в таком состоянии, что подчинялся безропотно. Похоже, что его такая непривычная для него забота успокоила. Потом я немного полечила его подбитый глаз. Вот уж не знала, что домовому можно фингал поставить, как простому смертному. Наконец умытый и прибранный Яська в чистых, неизменно красных штанах сидел за сто ком и уплетал остывшую кашу, запивая козьим молоком. А мы с жалостью и тревогой смотрели на него. Здорово же он оголодал в своих странствиях. Что же там с ними случилось? Почему Нана в плену? Еле дождались, когда домовой утолит голод. А потом мы пили все вместе чай и слушали Яськину повесть.

Стоян и слушать Тату не хотел, какая еще тебе облава, хватит приключений! Ну, от Татки так просто не отделаешься. Не знаю, что она ему говорила, мне не слышно было. А потом вот что случилось. Как всегда об эту пору, на площадке перед общим домом шли тренировочные бои. И вдруг на нас как будто волны страха накатили. Откуда бы ему взяться, чего можно испугаться среди бела дня в своем доме? Все остановились, стали с тревогой озираться: что, откуда, почему? Оружие на изготовку, привычный для боя строй… И вдруг все ушло. Сто им, друг на друга смотрим — чего это на нас нашло?

Это потом мне Татка сказала, что она Стояна так убеждала. Смо-де-ли-ро-ва-ла э-мо-ци-о-наль-ный фон, чтобы привлечь волколаков. На верное, этим и убедила, потому что вместо обычной загонной охоты решил он устроить охоту «на подсадную утку». И этой самой уткой должна была стать Тата. Ну, не одна, конечно. С ней сам Стоян пошел, Сом еще и Мошка — этот из клана порубежных селян, прирожденный воин и охотник. Я и Рысь тоже просились, но нас оставили с десятком Рыся чуть позади, в резерве, значит, и чтоб тыл прикрывать.

Мы с Рысем извелись, особенно когда сигнал от загонной группы услышали. Вообще-то все были в напряжении. Все знают, что такое волколак, и только дурак был бы беспечным на нашем месте. Но мы-то еще и из-за Татки переживали. Вот тогда я и убедился окончательно, что Рысю Татка очень даже небезразлична. А что? В Татку только слепой бы не влюбился, это я не только как брат говорю. А Рысь мне друг первейший. Так что я бы совсем не против был, если бы мы с ним еще и породнились. Однако Татка что-то никого пока не выделила среди всех. Надо будет завести с ней такие речи, когда с делами управимся.

Тут с ихней стороны условный свист. Значит, волколаки уже там! Мы уже готовы были сорваться, но приказ был — ждать условного сигнала. Мы от нетерпения в седлах извертелись. И хорошо, что так. Иначе могли бы и не увидеть пару волколаков, они от Быстрой мчались стороной мимо нас, к передней группе! Чудо, что кто-то их заметил. Рысь крикнул выпью, чтобы Стояна предупредить, и мы кинулись вдогон за оборотнями.

Мы опоздали совсем немного. Первого оборотня Тата молнией сшибла, а второй — раненый — убежал. Ребята за ним в погоню, а я с Таткой и Стояном остался. Стоян ногу подвернул, у него коня волколак загрыз. Ну, это все ерунда, в общем-то. Я уж и тому был рад, что с моей драгоценной сестрицей ничего не случилось. Все-таки охота — не женское дело. Я только тогда понял, что зря так рисковал и Татку на охоту вытащил, когда ее от вида умирающих волколаков наизнанку вывернуло. Да тут хоть кому жутко станет, когда издыхающий зверь в человека оборачиваться начнет.

Мужики Тату жалели. У нас, полесичей. не принято, чтобы женщины в мужских делах — охоте да войне — участвовали. Хотя и запрета на это нет. Вот у степичей — да, там женщина совсем никакой воли не имеет, ее даже продать Можно, как скот какой. Там женщины только по дому работают да детей рожают, хуже рабов. У горичей и поморян женщины наравне с мужиками и на охоте, и на войне. Только у горичей, я слышал, женщина все равно права голоса не имеет, хотя и не может быть продана. А у поморичей, наоборот, женщины главнее мужчин. Там правит Мать рода, без ее повеления никакие дела не делаются. У поморичей даже кораблями и войсками бабы наравне с мужиками командовать могут.

Ну а у нас такое хотя и возможно, но считанные разы было. Так что Татка в своих «джинцах» и с таким равнодушием к знакам внимания со стороны мужиков казалась немного стран ной. Как она сама говорила — ано-маль-ной. А сейчас мы смотрели на ее мучения, и понятно становилось, что она самая какая ни на есть нормальная. Просто в такие условия ее судьба поставила. Понимали мы и то, как ей трудно в этих условиях, сколько ей сил надо, чтобы достойно выглядеть и виду не подать, как это тяжело. И стыдно нам было, что слабой женщине, девчонке совсем, приходится делать наши мужские дела. Что мы не можем ее защитить, наоборот, она нас уже не раз спасала. И каждый свою жизнь не пожалел бы отдать, чтобы Татке сейчас не приходилось корчиться от вида крови и вываленных кишок.