Дженнифер Фаллон - Харшини

— Какая жалость, что я не могу остановить дождь взглядом, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно. Он посмотрел через плечо на людей у костра. — Однако пора наконец рассказать людям о том, что им предстоит.

Мэнда взяла его за руку, и они пошли к огню. Сидящие слегка раздвинулись, освобождая место. Фардоннцы собрались в углу эллинга, почувствовав, что сейчас они не нужны. Тарджа присел и обвел взглядом сидящих у огня, довольный тем, что подобрал правильных людей. В его отряде почти не было защитников. Они остались с Денджоном и Линстом. Он выбирал себе повстанцев, тех, кто уже сражался с ним раньше; тех, кто знает по опыту, как разбить превосходящего числом противника, не вступая с ним в открытую схватку.

— Мы должны поджечь котсайдский паром, — ответил он на их вопросительные взгляды. — Если в течение месяца мы не вернемся в Тестру, командующий гарнизоном Тестры разрушит паром там. Если у нас здесь все получится, мы разрушим его сами и останемся на том берегу, сделав свое дело.

— Ты думаешь, что так кариенцы не доберутся до Цитадели? — спросил Гэри.

— Нет. Но на какое-то время это их задержит.

Повстанцы встревоженно переглянулись. Ульран, маленький, черноглазый мужичок из Заставы, владеющий ножом как бог, быстро оглядел собравшихся и только после этого заговорил.

— Этак мы навредим себе еще больше, чем кариенцы, Тарджа. От этих паромов зависит торговля и жизнь очень многих людей.

— Много ли им удастся наторговать после того, как кариенцы перейдут через реку? — ответил вопросом Торлин.

Тех же лет, что и Гэри, брат Мэнды, он был из тех повстанцев, взятых в плен под Тестрой, что пошли за Тарджой к северной границе. Стройный и сообразительный — из него вышел бы неплохой защитник.

— Торлин прав, — согласился Рилан, один из немногих защитников в отряде — крепкий и очень надежный. — Кариенцы опустошают все по дороге на юг. Медалон они оберут дочиста. Когда они пройдут, не останется ничего, чем можно было бы торговать.

Ульран неохотно кивнул головой.

— Пожалуй. Просто жалко рушить действительно хороший паром.

— Ну, если ты такой благородный, Ульран, можешь вернуться и построить им новый после войны, — с усмешкой предложил Харбен. Вот он как раз немного тревожил Тарджу. Страсть к разрушению, владевшая Харбеном, основывалась исключительно на его нежелании принять хоть что-нибудь всерьез. Он немного напоминал Тардже Дамиана Вулфблэйда.

— Боюсь, мы все успеем состариться, так и не дождавшись этого дня, — огрызнулся Ульран и повернулся к Тардже. — Хорошо, мы поджигаем паром. А как?

Словно в ответ на его вопрос, ночь озарилась зигзагом молнии. Гулко ударил гром. Дождь припустил еще сильнее, громко барабаня по ветхой кровле эллинга. Тарджа выглянул наружу и снова посмотрел на свой отряд.

— Я надеялся, что хоть у кого-то из вас будут идеи на этот счет.

Раненый фардоннец, о котором так заботилась Мэнда, умер незадолго до рассвета. Дождь не прекратился с наступлением дня, но ждать дальше было нельзя. Они поспешно похоронили умершего солдата в раскисшей земле, собрались и поехали вперед. После длительных переговоров с Филипом на кариенском было решено, что стражи подождут на южной окраине города, пока отряд Тарджи будет топить паром. Фардоннцы обеспечат прикрытие, если за отрядом будет погоня, и, когда с паромом будет покончено, они вместе отправятся назад в Тестру. Люди Тарджи побрились и переоделись в форму защитников, а Мэнда восседала на своей кобыле в голубом одеянии Сестринской общины. Все они окоченели от холода и промокли до нитки к тому моменту, как расстались с фардоннцами и повернули на север к городу.

Обычно тихий городок, сейчас Котсайд был переполнен беженцами, спасающимися от наступающих кариенцев. Последний раз Тарджа был здесь около двух лет назад, сопровождая лорда Пайтера и его свиту. «С этой роковой поездки и начались все его нынешние беды», — мрачно думал он. Город тогда готовился к параду в честь Дня основательниц. На улицах, в прошлый раз украшенных голубыми флагами, теперь толпился потерянный народ, мечтающий попасть на паром, чтобы оказаться в относительной безопасности на другом берегу реки.

— Тарджа, что станется со всеми этими людьми? — спросила Мэнда, когда они, спешившись, повели своих лошадей через плотную стену человеческих тел. — Им всем придется очень туго, когда мы… ну, ты понимаешь.

— Ничем не могу помочь им, — ответил он. — Лучше несколько бедолаг на этом берегу, чем кариенцы в Цитадели.

— Их тут не несколько, Тарджа. Их, наверно, несколько тысяч.

Тарджа кивнул, но он не испытывал сочувствия к их положению.

Это было просто сборище маркитантов, двигающихся вслед за защитниками и наживающихся на войне. Он не собирался сочувствовать им потому, что все повернулось не так, как они рассчитывали.

— Им не поможешь, Мэнда. — Она неохотно кивнула, и тут к ним подбежала девочка лет восьми или девяти, с огромными глазами, полными скорби, и с надеждой вцепилась в ее голубые рукава. Она прижимала к груди перепачканного, замызганного щенка оба, дрожа, смотрели на Мэнду.

— Ты пришла спасти нас, сестра?

Мэнда опустила голову.

— Прости меня, дитя. Я…

Тарджа ухватил ее за руку и оттащил в сторону, пока она не наговорила лишнего или не взяла под свою опеку щенка, что было бы самым естественным делом для Мэнды.

— Считается, что ты у нас тут сестра Клинка.

— Это еще не значит, что у меня не должно быть сердца.

— Нет. Но это значит, что ты не должна терять голову, — напомнил он ей. — У нас есть дело, Мэнда. Ты уже успела усыновить кучу потерявшихся фардоннцев. Сирот и бродячих собак будешь спасать в другой раз.

— Но… — возмущенно начала она.

— Это приказ, — жестко отчеканил он, прокладывая дорогу сквозь толпу. — Делай, как я говорю. Не поднимай голову и не смотри в глаза ни одному человеку и никому другому тоже.

— Ты бессердечный изверг, Тарджа, — шипела она, двигаясь за ним по коридору, который он прокладывал по толчее. — Как ты только можешь стоять и смотреть…

— Мэнда! — предостерег сестру сзади Гэри, освобождая Тарджу от необходимости выговаривать ей. Он оглянулся, чтобы убедиться, что его люди не отстали от них. Молодая женщина оскорбленно посмотрела на него, но ничего не сказала. Они пробивались по забитым народом улицам к маленькой городской площади, превратившейся в лагерь беженцев. На ней выросли сотни шатров, растянутых на колышках, вбитых прямо между булыжников мостовой.

— Безумие, — пробормотал он сам себе, подходя к площади. Моросящий дождь снова превратился в ливень, а ветер продувал даже плащ защитника. Он обернулся и подозвал к себе Гэри. Молодой повстанец передал поводья своего коня товарищу и пробрался к Тардже.