Федор Чешко - Ржавое зарево

Правильно, что все утро мысли Желтого Топора раз за разом спотыкались о Говорящего.

«Если духи разрешили случившемуся случиться, значит, сам виноват…»

Духи любят шутить, но шутки их всегда злы и нечестны.

Он успел поднять для нового удара свое разучившееся рубить оружие, а вот сам подняться не успел. И надвинувшаяся пасть — немыслимо дремучая заросль по-ненормальному вкривь да вкось торчащих клыков — с почти человечьим злорадством рыкнула ему прямо в лицо…

На этом сон обрывался.

Трижды он снился мальцу Кутьке, которого потом, через много лет, стали звать Кудеславом, трижды потрясал да ужасал своей немыслимой настоящестью… И всякий раз на одном и том же месте вдруг обрывался, словно бы оттяпанный тем самым медным диковинным топором.

Когда эта жуть примерилась в третий раз, Кутька не выдержал и рассказал о ней отцу-кудеснику. Тот отговорился какою-то пустяковиной и будто забыл. А ночью будущий Кудеслав невольно подслушал, как родители перешептывались украдливо и тревожно: «Он умеет вспоминать прошлые жизни… Дар у него такой редкостный…» — «Не умеет, хвала богам… Способен, но пока не умеет…» — «Обучить?..» — «Нет, пусть боги его уберегут от такого… Дар… Не дар — проклятие злое… Не обучать — оберечь бы…»

Вот и все, что расслышалось ему тогда. Расслышалось и намертво вкогтилось в память.

Возможно, родители впрямь успели как-то оберечь сына от самовольно проклюнувшегося клятого дара, а может, и нет… но сон больше не возвращался.

Так Кутька и не узнал, загрыз ли злой небывалый волчина дикого воина по прозванью Желтый Топор…

Мечник вдруг осознал, что пальцы его ломит-скрючивает немилосердная судорога. Что ли, это он так вот, руками пытался удавить разгулявшуюся память-вражину? Ничего не скажешь, умно…

А перед глазами все истаивала и никак не могла истаять примера ощеренной ржавой пасти… Понять бы, впрямь у Злого что-то было не так с глазами, или это лишь теперь кажется? И впрямь ли Красногривая походила на Векшу, или примнилось такое опять же только теперь? Пойди вспомяни… Вспомянуть?! Не-ет, хватит, хватит воспоминаний!

Он отчаянно — едва клобук не свалился — затряс головой, силясь прогнать остатки былых оживших видений.

Ох и недоброе что-то творится с тобой да вокруг тебя, Мечник-Вятич-Урман… Недоброе и незнаемое…

Неужто впрямь какие-то могучие колдуны морочат душу муторными насланиями, а сами уж тянут, тянут к тебе из невесть каких далей хищные когтистые лапы?

А коль так, может, сам Велес давеча внушил твоему коню, как надлежит попользоваться глупой хозяйской рассеянностью? Ведь конь — скотина, а Велес — Скотий Бог… Ну, пускай… Только бы, оберегая коня, божество не позабыло про всадника…

Исходи опасность от обычных людей, Мечник бы вряд ли стал уповать на какую-либо помощь — разве только ворогов оказалось бы с десяток против него одного (и то еще смотря кто они, вороги эти). Но когда угроза исходит от… от… Леший знает, что и от кого грозило ему, но близ Святилища было бы как-то спокойнее.

Или нет?

Кудеслав зябко передернул плечами. Дурнопамятной ночью хранильникова кобыла — случайно, нет ли — завезла-таки его невесть куда. Теперь вот конь тоже… То ли случайно, то ли по воле заботливого доброго бога… то ли… Э-эх, да что уж гадать! Езжай да выясни. Это как нарыв: можно взрезать единым махом, а можно маяться ночи-дни напролет, дожидаючись, пока сам не вызреет да не лопнет… и ведь еще неизвестно, чего дождешься… правда, и взрезается не всегда удачно… но… Да леший же всю эту тягомотину раздери!!!

Он сплюнул в сердцах и звонко хлопнул ладонью по конскому крупу.

Конь пошел осторожным медленным шагом, словно бы недоверчиво ощупывая тропу копытами, прежде чем ступить в полную тяжесть. Или словно раздумывая, не задремать ли прямо вот так, на ходу.

А Мечник и впрямь задремал — по крайней мере именно так подумалось бы кому-либо, увидавшему его в те мгновенья со стороны.

Ссутулился Мечник, утопил подбородок в складках плотно запахнутого плаща; отяжелелый от влаги меховой островерхий колпак сполз хозяину на самое переносье… Но невидимая под плащом правая ладонь плотно охватывала оружейную рукоять, а глаза зорко и цепко поглядывали из-под сочащихся водою прядей козьего меха.

Подножие каменной громадины еще застили темные клубы кустарника и древесных крон, когда Кудеслав соскользнул с седла в почему-то забывшую чавкнуть под его сапогами грязь. Припутать коня уздою к стоящему близ тропы дереву, стряхнув с головы, бесшумно уронить колпак, снять плащ и набросить его сухою внутренностью на тяжко вздыхающую подседельную животину — все это заняло не более мига.

А в следующее мгновение вятич уже крался неслышной тенью к вершине холма.

Росло, распухало, вздымало под самые тучи свой зализанный ветрами оскал древнее каменное ведмедище… И креп, набирался сил впутавшийся в чистые запахи мокрого осеннего леса привкус гари… неправильной гари — не пахнет так ничто из того, что обычно жгут люди.

Левой рукой Мечник плавно, боясь тряхнуть, отогнул ветку огромного куста, который только и отделял его теперь от Велесова Святилища.

Да, древним было идолище, немыслимо древним. Так потрудились над ним ветра и ненастья, так глубоко вгрузло в землю его подножие, что оказалось даже трудно разобрать, вздыбленным или сидящим изваян этот исполинский образ Скотьего Бога.

И установленный перед идолом алтарь (наддолбленный валун высотою Кудеславу по пояс да толщиною обхвата в два) тоже вгруз в землю, его залитое дождевою водой жертвенное углубленье виделось пятном черностеклянной ряби.

А костерок, запах которого насторожил Мечника, горел близ алтаря.

БЛИЗ алтаря.

На земле. На голой размокшей глине.

Огонь казался чересчур веселым и крепковатым для тех трех-четырех головешек, по которым он скакал-бесновался…

И он горел на земле. Наверное, из-за того, что жертвенник залило. Но ведь скопившуюся там лужу можно было бы вычерпать несколькими горстями, и после этого алтарь стал бы уж во всяком случае не мокрей глины, раскисавшей дни напролет…

А разжигатель неправдоподобного огня был тут же, рядом.

Он то ли на коленях стоял, то ли сидел вполоборота к затаившемуся в кустах вятичу. Может быть, он дремал или предавался глубокой задумчивости. «То ли» да «может быть», потому что его (или, возможно, ее) от макушки до пят скрывало невиданное одеяние, схожее с наброшенным на голову широким свободным плащом.

Бурый плащ.

А можно и так сказать: цвета ржавого железа или засохшей крови.

Так что самые худшие твои, Мечник-Вятич-Урман, подозрения подтвердились.

Ну, держись, тварь ведовская…