Федор Чешко - В канун Рагнарди

А когда Хромой умолк и больше ничего не стал говорить, Косматая Грудь прохрипел:

— Войди в Святилище. Посмотри, узнай, этот ли глупый камень точил ты для Щенка?

Хромой пробыл в Святилище совсем недолго, выходя буркнул невнятно и мрачно:

— Этот.

И снова — тишина. Только частый чуть слышный плеск мелких озерных волн, да крики крылатых — далекие и печальные. А Настоящие Люди молчали, медленно, тяжело осознавая случившееся.

А потом Каменные Плечи тряхнул головой, словно отгоняя непрошеный сон, впился насмешливым взглядом в бледное лицо Хранителя, в бегающие его глаза:

— Хромой сказал: «Щенок хотел амулет». Щенок — глупый. Сам не придумывает, повторяет услышанное. От других услышанное. Хранитель, э?

Хранитель молчал, бескровные губы его тряслись. Он злобно глянул на Каменные Плечи и отвернулся. Тот продолжал:

— Кто-то сказал Щенку: «Амулет сделает сильным. Совсем такой амулет, как Нож Странного, но из мягкого камня». Хранитель, э? Кто сказал?

Хранитель схватил себя за волосы, закачался из стороны в сторону, замычал, как от боли в зубах, и вдруг взвизгнул:

— Хромой виляет языком! Не было! Три заката не ел, не спал, не делал нужное — делал глупое, для Щенка делал. Хромой — для дрянного Щека! Врет. Или заболел головой, совсем заболел!

Каменные Плечи вопросительно глянул на Хромого. Тот понурился:

— Мой язык не виляет. Было, как сказал. Зачем делал? — он развел руками. — Очень просил Щенок. Плакал. Жалко.

Про Закатный Камень Хромой говорить остерегался. Нож Странного забрали, положили в Святилище. Не хотел отдавать — заставили, сказали: «Надо. Нужен Племени». Вдруг опять скажут такое, заберут, отдадут этому, с костями в волосах? Лучше молчать. Поверят и без Закатного Камня.

А Косматая Грудь смотрел, слушал, помаргивал растерянно. Потом потихоньку стал пятиться от Тамтама — в толпу, где все. Он понял: кончилось. Каменные Плечи не виноват, его не будут убивать, будут слушать. И Косматую Грудь теперь никто не заметит. Жаль. Ему понравилось...

Каменные Плечи тем временем отвернулся от Хранителя и зорко всматривался в толпу. Наконец нетерпеливо рявкнул:

— Не вижу! Где? Щенок — где?

Некоторое время толпа бурлила и горланила вразнобой: искали Щенка. Но здесь, у Святилища, его не было, а бегать искать по Хижинам никому не хотелось. Всем было интересно здесь. А потом из толпы, тяжело дыша, отмахиваясь от свисающих на глаза волос, выдрался Безносый, закричал:

— Нет Щенка! Я ночью следил, видел: Щенок плыл к берегу. Стонал. Потом бежал по берегу. Очень быстро бежал. Держался за голову. Потом — не знаю. Потому, что стал визжать этот, — Безносый ткнул пальцем в сторону Хранителя. — Я подумал: «Немые режут». Побежал туда, где визжит. Больше Щенка не видел...

— Побежал туда, где визжит?! — Каменные Плечи заскрежетал зубами. — Я сказал тебе ночью быть на мостках! Зачем? Чтобы ты бегал подвывать каждому ублюдку, которому среди ночи приспичит визжать?! Нет! Я сказал тебе следить! На мостках! Ночью! А кто где завизжит, я сказал следить другим — не тебе! Зачем ты убегал? Чтоб немые переплыли там, где узко, чтоб забрались на мостки?! Чтоб незамеченными вошли в Хижины убивать спящих?!!

Безносый стремительно юркнул в толпу, спрятался за спинами других, потерялся из глаз. Каменные Плечи сплюнул, досадуя на глупого, прерывисто вздохнул, буркнул угрюмо:

— Хромой виноват, что пропал Нож. Не хотел сделать зло Племени, но сделал. Сделал зло — пусть сделает добро. Пусть поймает Щенка, вернет людям Убийцу Духов.

Люди загалдели было одобрительно, но снова смолкли в недоумении, когда хрипло заорал Хранитель:

— Нет! Хромой вилял языком, говорил то, чего не было! Не верю Хромому! Нельзя пускать одного: убежит! Безносый тоже виноват — пусть идет с Хромым, пусть следит за Хромым!

— Пусть... — равнодушно махнул рукой Каменные Плечи. Ему было одинаково.

Кошка говорила быстро, глотала слова — ей надо было успеть сказать очень многое, пока Хромой выбирал оружие, пока он рылся в шкурах, выискивая свою любимую, которую всегда брал на долгую охоту. А снаружи уже топтался Безносый, задевал стену древком копья, нетерпеливо сопел. И Кошка говорила, говорила, тыкая пальцем в углы Хижины:

— Он вот здесь лез. Подплыл, резал ремни, которыми жерди привязаны. Там резал, и вот там — тоже резал... Потом раздвинул жерди. Полез в Хижину к нам. Ты его ударил. А кто он, который лез убивать? Щенок?

Хромого всегда восхищало это кошкино умение — узнавать. Ее вздернутый нос постоянно шевелился от любопытства, умудряясь везде и всюду вынюхивать для своей хозяйки интересное. И скрыть от нее что-нибудь было невозможно. Вот и сейчас тоже. Ведь Кошка все утро просидела в Хижине, не выходила. Но знает все, что говорили возле Святилища. Знает не хуже Хромого, который там был. Как смогла? Сама не знает — как. Но смогла.

И теперь уверяет, что ночью к ним в хижину лез Щенок. Потому, что Безносый видел: Щенок плыл, а тот, который лез, он ведь упал в воду. И еще потому, что Безносый видел: Щенок держался за голову, стонал. А Хромой ведь бил его в голову — его, который лез...

Хромой никак не мог найти среди всякого хлама Породителя Огня. Злился, бурчал, что Щенок сдох бы от страха, приди ему в голову напасть на него, Хромого; но Кошка не соглашалась: Щенок с Ножом Странного — это совсем другое, чем просто Щенок. Кто мог захотеть, чтоб Хромой молчал о том, что сделал для Щенка? Щенок, кто еще! А лучше прочих молчат мертвые. Они ведь долго молчат — всегда.

А когда Хромой все нашел и потянулся к пологу — выходить, Кошка сказала вдруг:

— Я пойду с тобой.

Хромой остолбенел, смотрел растерянно, как она торопливо наматывает на себя шкуру за шкурой, заталкивает в мешок недовольно сопящую Прорвочку...

— Пошли!.. — Кошка забросила мешок за спину, решительно направилась к выходу. Хромой молча поймал ее за плечи, развернул лицом к ложу, легонько наподдал пониже Прорвочки. Кошка топнула на него, фыркнула задиристо:

— Все равно пойду!

Хромой потеребил нижнюю губу, спросил встревоженно:

— Заболела?

— Нет, — Кошка шмыгнула носом. — Не заболела. Боюсь одна. Тут в Хижине — боюсь. Опять придет убивать — кто защитит?

Хромой совсем запутался. Ведь сама говорила: ночью приходил убивать Щенок. Тогда зачем бояться? Ведь Хромой идет его ловить, поймает еще до заката — это же Щенок, его не поймать трудно. Или Кошка думает, что не Щенок лез ночью сквозь пол? Тогда зачем говорит: Щенок?

Но спрашивать некогда: Безносый ждет. Хромой хмыкнул, энергично поскреб макушку. Кошка ждала. В глазах ее — жалобных, просящих — стояли слезы. Наконец Хромой решил:

— Со мной не пойдешь. Пойдешь в Хижину Однорукой. Будешь там, пока не вернусь.