Стивен Дональдсон - Обладатель Белого Золота

Никоры! При одном упоминании о них сердце Ковенанта тревожно сжалось. Этих ужасных, похожих на гигантских змей морских чудовищ считали порождениями Червя Конца Мира. На пути к Острову Первого Дерева «Звездной Гемме» уже доводилось пересекать кишащие ими воды. Тогда они не удостоили дромонд внимания, но кто может сказать, что будет теперь, когда Червь растревожен, а остров погрузился в пучину.

И разве один корабль, пусть даже и каменный, в силах устоять против такого множества исполинских тварей? Что может предпринять Хоннинскрю?

Но, несмотря ни на что, Неверящий так и не покинул своего гамака, а продолжал лежать, тупо уставясь в потолок. Побежденный, раздавленный, он не решался даже попытаться отвести от корабля Великанов казавшуюся неминуемой беду. Ведь не вмешайся Линден, там, у Первого Дерева, он стал бы новым Кевином, пытавшимся покончить со Злом, совершив Ритуал Осквернения. Угроза, исходящая от никоров, бледнела в сравнении с опасностью, которую представлял собой он сам. Изо всех сил Ковенант старался замкнуться в себе, отрешиться от окружающего. Он не хотел знать, что происходит за стенами каюты, ибо не чувствовал в себе сил это вынести.

— Я болен собственной виной, — твердил себе Ковенант, но легче от подобных признаний не становилось. Сама его кровь являла собой отраву. Только бессильный мог бы считать себя безвинным, но он не таков. Не бессилен и, увы, не честен, ибо причина случившегося коренилась в эгоистичности его любви.

И все-таки отрешиться от грозившей дромонду беды Ковенант не мог, ибо опасности подвергались его друзья. Между тем «Звездная Гемма» колыхалась на воде, словно потеряв управление. Сразу после ухода Хоннинскрю с палубы донеслись крики и топот, но вскоре на корабле Великанов воцарилась тишина. Будь у него способности Линден, Ковенант смог бы узнать обо всем с помощью самого камня, но сейчас он был слеп и отрезан от мира. Лишь онемелые пальцы судорожно вцепились в край гамака.

Шло время. Ковенант чувствовал себя жалким трусом. Страхи, словно зародившись в тенях над его головой, мрачно клубились вокруг. Он пытался взять себя в руки, но проклятия и мысли о неизбежной гибели помогали мало. Перед его мысленным взором стояло горестное, искаженное болью лицо Хоннинскрю.

«Мой брат встретил свою смерть в ужасе», — говорил капитан. А он, Ковенант отказал ему в такой просьбе. А теперь еще и никоры!

Даже раздавленный человек еще сохраняет способность чувствовать боль. Сжав волю в кулак, Ковенант заставил себя сесть и хрипло, с дрожью в голосе, позвал:

— Кайл!

Дверь тут же открылась, и телохранитель вошел в каюту. Глубокий, тянущийся от плеча до локтя шрам на руке харучая являлся свидетельством его верности; выглядел Кайл, как всегда, бесстрастно.

— Юр-Лорд? — спокойно спросил он.

Невозмутимый тон Кайла не содержал даже намека на то, что он был последним из служивших Ковенанту харучаев.

Ковенант подавил стон.

— Что, черт подери, творится снаружи?

Кайл слегка сдвинул брови, но глаза его оставались бесстрастными.

— Я не знаю.

До вчерашнего вечера, до того момента как Бринн принял на себя роль ак-хару Кенаустина Судьбоносного, Кайл ни разу не оставался по-настоящему один, ибо свойственная его расе способность к ментальной связи позволяла постоянно ощущать контакт с сородичем. Но теперь он был одинок.

Одолев хранителя Первого Дерева, Бринн стяжал великую славу и для себя лично, и для всего народа харучаев, но Кайла он оставил в положении, постичь всю тяжесть которого человек, не способный к взаимопроникновению мыслей, просто не мог.

Грубовато-резкий ответ Кайла — «Я не знаю» — напомнил Ковенанту об этом, и у него перехватило горло. Он не хотел оставлять харучая в его томительном одиночестве, но хорошо помнил слова Бринна: «Кайл займет мое место подле тебя и будет служить, как служил Страж Крови Баннор» — и знал, что никакая просьба не заставит харучая свернуть с намеченного пути. Горькая память о Банноре не позволяла Ковенанту даже предположить, что кто-либо из харучаев станет оценивать себя по иным меркам, нежели принятым у его народа. Ковенанта по-прежнему переполняла горечь: судьба властна даже над убийцами и прокаженными. С трудом прочистив горло, он прохрипел:

— Кайл, мне нужна моя старая одежда. Она в ее каюте.

Харучай кивнул, словно не заметил в этой просьбе ничего странного, и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

Ковенант снова растянулся в гамаке и стиснул зубы. Он вовсе не хотел надевать ту одежду, не хотел возвращаться к той суровой и безрадостной жизни, какую вел до того, как встретил любовь Линден. Но как иначе мог он покинуть свою каюту? Без того презренного одеяния он не мог сейчас обойтись, ведь любая другая одежда означала бы ложь.

Кайл вернулся не один, и, увидев его спутника, Ковенант мигом забыл про принесенный харучаем узел. Из-за искривленного позвоночника и сгорбленной спины Красавчик казался необычайно низкорослым для Великана: голова его даже не доставала до висящего гамака. Но неукротимое выражение придавало его изуродованному лицу особое достоинство. Несколько суетясь от возбуждения, он бросился к Ковенанту.

— Ну разве я не говорил, что она воистину Избранная! — без всяких предисловий воскликнул Красавчик. — О Друг Великанов, в этом не может быть сомнений. Возможно, это всего лишь одно из многих чудес, ибо путешествие наше воистину изобилует чудесами, но я не смею надеяться, что увижу что-либо, превосходящее это. Камень и море! О Друг Великанов, она вернула мне надежду.

Недоброе предчувствие, уколовшее Ковенанта, заставило его мрачно воззриться на собеседника. Какую еще роль успела взять на себя Линден, в то время как он так и не решился открыть ей правду?

— Ты не понимаешь, — мягко промолвил Красавчик, — да оно и не диво. Ведь ты никогда не видел, как под звездным небом появляются из моря никоры, и не слышал, как Избранные усмиряют их своим пением.

Ковенант молчал. У него просто не было слов, чтобы выразить одолевающие его противоречивые чувства: ощущения гордости, облегчения, и… горькой потери. Женщина, которую он любил, спасла корабль Великанов. А он — он, некогда одолевший в поединке самого Презирающего — более ничего не значил.

Вглядевшись в лицо Ковенанта, Красавчик вздохнул и еще более мягко и деликатно продолжил:

— Об этом ее деянии можно рассказывать бесконечно, но я постараюсь быть кратким. Ты, наверное, слышал о том, что Великаны умеют в случае нужды призывать никоров. Последний раз мы воспользовались этим умением, когда тобой овладел странный недуг, насланный Опустошителем.

Сам Ковенант ничего не помнил, но о том, что пребывал в бреду, между жизнью и смертью, знал по рассказам.