Стивен Браст - Текла

– Что это?

– Это история восстания в двести двадцать первом.

– Где это было?

Он пристально посмотрел на меня, словно желая удостовериться, что я не шучу, затем сказал:

– Здесь, в Южной Адриланке.

– О, – сказал я и откашлялся. – Поэзию ты тоже читаешь?

– Да, – ответил он.

Я вздохнул. Мне вовсе не хотелось задавать эти дурацкие вопросы, но, похоже, говорить было не о чем.

– Коти мне кое-что рассказывала о том, чем вы занимаетесь, – сказал я.

Он выжидающе кивнул.

– Мне это не нравится, – продолжил я, и глаза его сузились. – Меня вовсе не радует, что Коти в это ввязалась.

Он продолжал молча пристально смотреть на меня. Я откинулся на спинку стула, скрестив ноги.

– Но, так или иначе, я не вмешиваюсь в ее жизнь. Если ей хочется тратить свое время подобным образом, то я ничего не могу поделать. – Я сделал паузу, ожидая от него ответной реплики. Не получив ответа, я продолжал: – Что меня беспокоит, так это ваши уроки чтения. Этим занимался Франц, верно?

– Да, и не только этим, – сказал он, почти не разжимая губ.

– Так вот, я предлагаю тебе сделку. Я выясню, кто убил Франца и почему, если вы прекратите эти уроки или найдете кого-нибудь другого на роль учителя.

Он не отрывал от меня взгляда.

– А если нет?

Я почувствовал раздражение, – возможно, из-за того, что от его взгляда мне становилось не по себе, а мне это не нравится. Я стиснул зубы, подавляя желание высказать все, что я о нем думал. Потом сказал:

– Не заставляй меня угрожать тебе. Терпеть не могу угрожать людям.

Он перегнулся через стол, и глаза его сузились еще больше, а губы плотно сжались.

– Ты пришел сюда, – сказал он, – по пятам смерти человека, который стал жертвой…

– Только не надо…

– Молчи! Я сказал – жертвой, и именно это я имел в виду. Он сражался за то, во что верил, и был за это убит

Какое-то мгновение он не отрываясь смотрел на меня, затем продолжал уже более мягко, но язвительно:

– Я знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь. Ты даже не понимаешь, как низко ты опустился.

Я коснулся рукоятки кинжала, но не стал его вытаскивать.

– Ты прав, – сказал я. – Я не понимаю, насколько низко опустился. Просто глупо с твоей стороны говорить мне об этом.

– Не говори мне, что глупо, а что нет. Ты не в состоянии этого понять, как и всего остального, что лежит за пределами твоего крошечного мирка. Тебе и в голову не приходило, что может быть нечто преступное в торговле смертью, словно это обычный товар на рынке.

– Нет, – сказал я. – Не приходило. И если ты закончил…

– Но дело не только в тебе. Задумайся, господин убийца: многое ли из того, что делает любой из нас, он стал бы делать добровольно, не будучи к этому принужден? Ты соглашаешься на свою «работу», даже не задумываясь и не задавая лишних вопросов, не так ли? В то время как выходцы с Востока и теклы вынуждены продавать половину детей, чтобы прокормить остальных. Ты не знаешь об этом или просто не желаешь знать?

Он покачал головой, стиснув зубы и сузив глаза настолько, что меня удивило, как он вообще еще может видеть.

– То, чем ты занимаешься, – мерзость, ниже которой человечество никогда не опускалось. Не знаю, занимаешься ли ты этим потому, что у тебя нет выбора, или же ты такой извращенец, что тебе это нравится. Но это не имеет значения. Здесь ты найдешь мужчин и женщин, которые могут гордиться тем, что они делают, поскольку знают – тем самым они приближают лучшее будущее. А ты со своим фальшивым, циничным остроумием не только отказываешься понять нас, но пытаешься объяснять, как нам следует поступать. У нас нет времени ни на тебя, ни на твои дела. И твои угрозы нас тоже не трогают.

Он замолчал, возможно ожидая, что я скажу что-нибудь в ответ. Я не ответил.

– Убирайся отсюда, – сказал он.

Я встал и ушел.

– Разница между победой и поражением заключается в том, как ты себя чувствуешь, возвращаясь после домой.

– Неплохо, босс. Так куда мы идем?

– Не знаю.

– Мы могли бы вернуться к Херту, плюнуть ему в суп и посмотреть, что он на это скажет.

Мне эта идея показалась не слишком привлекательной.

Был еще самый разгар дня, и в Восточном районе бурлила жизнь. Каждые несколько кварталов нам попадались рынки, и все разные. Один был расцвечен желтыми, оранжевыми, красными и зелеными овощами; он издавал запах свежести и низкий гул голосов продавцов и покупателей. Другой был бледно-розовым и пахнул мясом, большей частью еще свежим, и там различался шум ветра. На третьем рынке торговали в основном тканями, и он был самым шумным, поскольку никто не торгуется так, как продавцы тканей: с воплями, криками и мольбами. Похоже, они никогда от этого не устают. Я же устал. Я устал от многого. Я устал от хождения по замку Маролана, проверяя его охрану, ловушки и тревожную сигнализацию. Я устал от общения со своими сотрудниками кодовыми фразами, которые часто и сам не понимаю. Я устал от того, что меня бросает в пот каждый раз при виде формы стражников Дома Феникса. Я устал от презрительного отношения к себе со стороны других Домов за то, что я джарег, и со стороны джарегов – за то, что я выходец с Востока. И я начинал уставать каждый раз, когда думал о Коти, от напряжения, возникавшего внутри меня вместо теплого, сладостного, светлого чувства, к которому я привык.

– Ты должен найти ответ, босс.

– Знаю. Я только что попытался.

– Так попробуй еще раз.

– Ладно.

Я обнаружил, что забрел в район, где жил мой дед, что не могло быть случайностью, хотя и выглядело именно так. Я подошел к его двери и позвонил в колокольчик. Раздался веселый перезвон. Перешагнув порог, я в самом деле почувствовал себя лучше.

Он сидел за столом и что-то писал или рисовал пером на большом куске пергамента. Он был стар, но полон здоровья. Это был крупный человек. Если Келли был полным, мой дед был дородным. Голова его почти полностью облысела, и в ней отражались небольшие лампочки, освещавшие комнату. Услышав колокольчик, он поднял голову и широко улыбнулся мне оставшимися зубами.

– Владимир!

– Привет, Нойш-па.

Мы обнялись, и он поцеловал меня в щеку. Лойош взлетел с моего плеча на полку, затем сел на руку Нойш-па, чтобы его почесали под подбородком. Его приятель, большой пушистый кот по имени Амбруш, прыгнул мне на колени, когда я сел, и ткнулся в меня носом. Мы как бы снова познакомились. Нойш-па прикрепил небольшую карточку к веревке, на которой был подвешен колокольчик, и жестом пригласил меня в заднюю комнату. Я вдохнул запах настоянного на травах чая и почувствовал себя еще лучше.

Он принес чай и прищелкнул языком, когда я добавил себе меду. Я попробовал чай. Шиповник.

– Ну как дела, внук?

– Так себе, Нойш-па.