Валентин Маслюков - Клад

– Далеко ли до Толпеня? Отсюда до столицы сколько? – спросил Юлий.

Мгновение или два понадобились служилому, чтобы уяснить, что этот невзрачный мальчик, заговоривший прежде блистательного Зерзеня, и есть княжич из рода Шереметов.

– Шесть поприщ, мой государь! – твердо и звучно отвечал служилый, расправляя плечи. – Шесть поприщ будет!

– Шесть дней пути?! – неожиданно звонким голосом переспросил Юлий.

– Шесть поприщ, имея в виду и конницу, и пехоту, и обоз, – с удовольствием повторил служилый. От усердного словоговорения на лбу его вздулись жилы.

– Но как же: шесть дней пути, откуда? – воскликнул Юлий, словно защищаясь.

– Мой государь! – заторопился Зерзень, угадывая тревогу княжича. – Считайте, что мы на месте. Завтра будем в Тростеничах. Отец и сестры… Разумеется, они не отпустят вас раньше, чем через две недели… – И внезапно добавил нечто уже совсем лишнее: – Я уговорился с наследником, мы вас не пустим.

– Простите, Зерзень! – в необыкновенном волнении оборвал его княжич. – Но я тоже уговорился с Громолом. На семь дней. Я должен вернуться в Вышгород немедля. До свидания, добрый человек, – кивнул он обалдело глядящему владельцу усадьбы, хлестнул коня, который от такого оскорбления взвился и сразу же в полный мах пошел по обратной дороге – со звучным стуком полетели из-под копыт комья грязи.

Преследовать Юлия начали не сразу, не прежде, чем утвердились в мысли, что княжич действительно сбежал. На глухой дороге с короткими коленами поворотов он легко ушел от растерянной, сбитой с толку и нерешительной погони.

Сомнения последних дней покинули Юлия, нечего было сомневаться – скакать, припадая в седле перед низкими ветвями елей; и душу, и тело захватила радость освобождения. За четыре дня пути, составлявших уже больше половины утвержденного Громолом и клятвенно принятого Юлием срока, он окончательно уверился, что Зерзень имеет намерение удерживать его сколь возможно долго. Зерзень – и это не худшее его качество! – ради наследника Громола пойдет на все.

Юлий мчался домой, не зная, как оправдается он перед братом за внезапное, унизительное для Шеболов возвращение. Трудно будет объяснить Громолу природу своих настойчивых страхов, когда выяснится, что ничего ровным счетом не случилось, ничего нигде не произошло и происходить как будто не собирается.

Пусть!

Хлынул дождь, сразу заглушивший топот погони, Юлий пустил коня рысью, потом опять его придержал и укрылся плащом. Вызванное скачкой возбуждение проходило, пора было осмотреться. Юлий не узнавал затянутую промозглым туманом дорогу. Теперь уж невозможно было сказать, где именно проскочил он развилку… куда свернула тропа и где преследователи. Трудно было припомнить этот дуплистый дуб… И эту поросшую мхом колоду с вывороченными корнями… Беспокойно приподнимаясь в стременах, Юлий пристально вглядывался в мутную завесу дождя – любая знакомая примета могла бы вернуть уверенность. Но дорога круто пошла вниз, конь опасливо ступал по глинистому косогору, покрытому слоем черной скользкой листвы.

Ну нет, этой-то ложбины тут прежде не было, наверняка не было.

Спустившись с откоса, Юлий покинул лес и обнаружил, что другой край поросшей черным кустарником низины тонет в тумане. Тропа, широкая на топком месте, терялась в зарослях. С неприятным чувством Юлий впервые подумал, что близится ночь и надо бы выбраться из дебрей до наступления темноты. Шевельнулась малодушная мысль, что не следовало бежать так поспешно, ничего не разведав и не дождавшись утра, ясной погоды и вообще благоприятных обстоятельств. Юлий старался, однако, не задерживаться на сомнениях, понимая, как опасно поддаться страху, но страх, нечто холодное, осклизлое, таился рядом. Подобрав узду, мальчик настороженно оглядывался и прислушивался.

Как бы там ни было, если Юлий заблудился, то потеряла след и погоня. Это можно было поставить себе в заслугу. Пусть нечаянную.

Сгорбившись под плащом, Юлий подумывал, не пустится ли напрямик через топь… Когда до слуха его и до разума дошли чавкающие звуки.

Они повторялись. И глухое ворчание. А может, и голос, принадлежавший, казалось, всей этой промозглой низине сразу, ибо трудно было уразуметь, откуда он исходит, принадлежит ли живому существу или порожден болезненно вспучившейся, глотающей воздух тиной. В холодной, пронизанной мельчайшими брызгами сырости размокли, лишившись определенности, и сами звуки.

Мальчик тронул кинжал, оставил его и снова взялся, потерянно озираясь. Направить коня вверх по петляющей между мокрыми стволами тропе? Темная громада леса пугала не меньше, чем белесая пустота болотистой луговины.

Чавкающие звуки… Вот же, чуть слышно вздохнули заросли… и чихнули довольно явственно. Кто-то сказал вполне обыденно:

– О, дьявол!

– Я здесь! – выкрикнул Юлий, предпочитая самое худшее неизвестности. – Я здесь!… А кто там?

Но все притихло. Ни звука не проникало под полог дождя, с ровным мерным шорохом он обнимал собой недвижный лес и пространства едва ползущего над низиной тумана. Юлий напрягал слух. И снова крикнул:

– Кто здесь?

Молчание онемевшей природы казалось многозначительным и зловещим, совершенно прекратилось и чавканье. Ничего нельзя было разглядеть, кроме скучной голой растительности с остатками грязной листвы, а дальше невнятная пелена.

– Отвечай! – вскрикнул Юлий, пугаясь собственной угрозы.

Несколько неопределенных мгновений… и туман отозвался:

– Господин дьявол! – послышался тонущий в сырости голос. – Господин дьявол! Я виноват.

Искательный голос пресекся, как бы перехваченный волнением, но и Юлий не находил в себе смелости заговорить.

– Прежде я не очень-то… – невнятно забормотал туман. – Господин дьявол, если вы действительно такой сильный, как уверяют попы… Господин дьявол, если вы и вправду сильнее бога…

Тут только Юлий сообразил, откуда пошло недоразумение.

– Негодяй! – крикливо сказал он. Юлий боялся заговорившего тумана – добрые люди в такую погоду по лесным дебрям не лазят и в сомнительные разговоры с дьяволом не вступают.

– Господин дьявол, я мог бы указать и на больших негодяев, но не стану этого делать. – Звуки путались, отражаясь от высокой стены леса, покатывались слабым эхом, так что голос, казалось, плутал, присутствуя и там и здесь сразу. – Простите! – лепечущее эхо несколько сбилось. – Если на то пошло, я могу назвать вам негодяев поименно… Если вы нуждаетесь. Докажите вашу силу.

– Я должен доказывать? – вскричал Юлий в изрядной растерянности и оглянулся, прикидывая, куда ему удирать: вверх по петляющей между черных стволов тропе.

– Не надо сердиться, – пролепетал туман. – Попы говорят: Род Вседержитель. Однако, если присмотреться, на здравый рассудок, не так уж он все и держит – Род. Если посмотреть на все эти безобразия… что говорить, вы сами отлично знаете. А кто страдает? Страдают слабые, они виноваты. И вот я говорю – прошу не сердиться! – почему бы вам не вступить с богом в открытое и честное единоборство, чтобы простые люди могли видеть собственными глазами, кто сильнее. Уверяю, мало нашлось бы умников, которые долго ломали голову, на чью сторону стать, как только бы убедились, что дьявол сильнее. Нет ведь никакой уверенности, что и бог силен. Войдите в наше положение, господин дьявол, паны дерутся, у холопов чубы трещат. Люди покоряются силе, а потом уж называют эту силу богом. Докажите, что вы сильнее, и вы станете богом, а бог мм… наоборот. Я кое-что повидал в жизни и знаю людей.